Оккён Ли: «Я наконец смирилась со своей любовью к корейским поп-песням»

Южнокорейская виолончелистка Оккён Ли (Okkyung Lee) известна своими совместными работами с самыми разными музыкантами и художниками — от Джона Зорна, Лори Андерсон и Терстона Мура до Стивена О’Мелли из Sunn O))), Swans и Икуэ Мори из DNA. Но на самом деле это лишь одна сторона творчества Оккён. Ее сольные записи не менее интересны, чем неожиданные коллаборации. А ее новый альбом «Yeo-Neun» сближает авангард и традиционную корейскую музыку. Анастасия Лидер и Никита Ровнов поговорили с Оккён Ли о том, как в ее творчестве уживаются самые разные стили, о политическом в инструментальной музыке и о том, чем ее зацепили k-pop звезды BTS.

— В это безумное время, когда некоторые артисты переносят выход своих альбомов, вы все же выпустили новую пластинку «Yeo-Neun». Расскажите немного о концепте альбома. Его название переводится с корейского как «открытие». Что это значит для вас?

— Альбом был закончен уже в прошлом апреле и должен был выйти еще осенью, но в итоге не сложилось. Если бы мы отложили выход снова, это значило бы, что альбом выйдет спустя год после завершения работы [над ним], что было бы неправильно. Несмотря на чувство неловкости из-за выпуска альбома во время пандемии, он помог мне почувствовать, что я все еще профессиональный музыкант на полной ставке. Ха-ха-ха.

Я выбрала именно это слово, потому что мне хотелось подчеркнуть сам момент открытия. Это также подразумевает нежелание быть связанными какими-то ожиданиями и пробовать разные возможности, даже если не знаешь, куда они приведут.

— В одном из интервью вы говорили, что не особо интересовались традиционной корейской культурой в подростковом возрасте. Теперь ее влияние ощущается в вашей музыке. Могли бы вы рассказать о взаимодействии между импровизацией, авангардом и традиционной корейской музыкой в вашем творчестве?

— Когда я училась в Бостоне, время от времени я ни с того ни с сего ловила себя на том, что настукиваю какие-то места из корейских поп-песен, которые слушала в подростковом возрасте, или припевы разных корейских народных песен. В конце концов я осознала, что я подавляла эту музыку в себе, потому что считала ее низкопробной в сравнении с джазом или западной классической музыкой, хотя всегда чувствовала сильную эмоциональную связь с ней. После того как я себе в этом призналась, я даже вспомнила, что в течение месяца занималась пхансори (жанр традиционной корейской музыки), когда мне было 12 лет. Я до сих пор не могу вспомнить, что побудило меня попросить маму оплатить занятия, но смутно припоминаю, что была очарована звуком и всеми его незначительными оттенками, хотя и думала, что все это звучит немного непривычно, поскольку я была погружена в западную классическую музыку с трехлетнего возраста.

Так как было довольно трудно найти записи традиционной корейской музыки в Бостоне (это было еще до Google!), я попросила маму прислать несколько случайных CD-дисков. На одном из них оказалась запись традиционных песен в исполнении жен моряков из северо-восточного региона Кореи (сейчас это на территории Северной Кореи), и я была поражена с первой же ноты. Красота и душевный порыв пронизывали эту одну-единственную ноту, спетую с такой чистотой! Это был момент, когда я осознала, что связана с этим звуком. Поэтому в следующие годы я всегда старалась привнести эту связь в музыку, которую я играла, но не просто имитируя традицию или превращая музыку в сплав разных стилей. Я хотела пропустить через себя этот звук и эмоциональное воздействие, а потом создать что-то, что по-настоящему бы выражало меня. Хотя это заняло много лет и попытки не всегда были успешными, в конечном итоге это привело к появлению альбома «Cheol-Kkot-Sae (Steel.Flower.Bird)» в 2016-м. Тогда я объединила традиционную корейскую музыку с импровизацией, нойзом, электроникой и все эти элементы были одинаково важны, потому что все это часть меня. И сейчас с «Yeo-Neun» я наконец смирилась со своей любовью ко всем корейским поп-песням, с которыми я выросла, — и они растворились в этих 10 композициях.

— У вас много неожиданных коллабораций, поэтому интересно, есть ли такие, которые вы бы хотели осуществить, но пока не было возможности? Назовите три коллаборации вашей мечты.

— BTS приходят на ум. Ха-ха-ха. Ну, я бы хотела сделать саундтрек для фильма Йоргоса Лантимоса. Хотела бы понаблюдать за рабочим процессом и поучиться у Димитриса Папаиоанну и потусоваться с Брюсом Науманом.

Самая важная вещь в музыке — это именно сам звук.

— Продолжая разговор о коллаборациях, ваша работа с Джоном Зорном и запись нескольких альбомов на его культовом лейбле Tzadik кажется особенно интересной. Расскажите немного о вашем сотрудничестве с Джоном и вашем отношении к его взглядам на культуру, например, о его движении Radical Jewish Culture («Радикальная еврейская культура»).

— Джон Зорн — тот, чье видение и чьи работы повлияли на такое количество музыкантов и художников, и не только на тех, кто живет в Нью-Йорке и работает с ним. Он очень открытый и бескорыстный. Это чувствуется уже по тому, что он основал The Stone, чтобы создать пристанище для музыкантов. И наш квартет Yeo-Neun мы организовали в 2016-м именно там. Как композитор Джон не видит границ между кажущимися очень разными принципами создания музыки, давая своему творческому чутью и духовной связи с музыкой направлять его и создавать удивительное творческое наследие, которое продолжает расти.

Когда я переехала в Нью-Йорк в поздние 2000-е Radical Jewish Culture уже не было так активно, у меня не было особого опыта с ним. Но, я думаю, это очень благородный жест — по-новому определить свою идентичность не так, как она определяется другими.

— Говоря о таких музыкальных движениях, как, например, все том же Radical Jewish Culture, становится очевидно, что для некоторых людей их идентичность (расовая, национальная, культурная, религиозная и др.) занимает очень важное место в самой музыке. Но, говоря о музыке, нельзя затронуть тему идентичности, не прибегая и к обсуждению политических и социальных аспектов музыки. Расскажите о ваших взглядах на проявления политики в музыке. Учитывая обострение международных политических проблем в последние годы, в искусстве эта рефлексия над политическими реалиями становится все более актуальной. Скажем, должен ли музыкант выражать свои политические взгляды в музыке? 

— Я думаю об этом уже несколько лет, особенно после последних выборов в США, которые, кажется, были уже сто лет назад. Я как человек, который работает прежде всего с абстракциями, без каких-то явных нарративов и опоры на слова, должна серьезно задумываться о том, насколько такая музыка (или, по крайней мере, моя музыка) релевантна реальности, полной страдания и несправедливости. По-моему, самая большая проблема в том, что мир сейчас как никогда поляризован, и мы не можем выбраться из наших пузырей, хотя сейчас гораздо легче получить доступ к знаниям и информации. Из-за этой фрустрации в начале 2017 года я написала произведение для фестиваля Borealis Festival в Бергене, которое называлось «still hoping for a miracle...? » («все еще надеемся на чудо...?» — Ред.). Оно было для четырех музыкантов и аудитории, которая должна была напрямую и не напрямую взаимодействовать со всеми в комнате. Не уверена, насколько «политическим» это ощущалось, но во время перформанса мы осознавали, что дышим одним воздухом, думаем об одинаковых проблемах, и даже если наши ответы отличались, мы все были так или иначе связаны. Этот перформанс стал интересным экспериментом, подвергающим сомнению невидимую и даже иерархическую границу между исполнителями и аудиторией.

Не думаю, что стоит ожидать, что аудитория будет воспринимать произведение только так, как вы задумали, искусство не так работает. Но оно определенно создает физическое и эмоциональное пространство, которое может помочь людям испытать что-то вне их зон комфорта и, хочется надеяться, это сделает людей более терпеливыми и даже сострадательными.

— В 2017 году вы выступали России (на фестивале «Геометрия настоящего»), а в интервью перед поездкой говорили, что чувствовали себя противоречиво по этому поводу. В чем был этот внутренний конфликт?

— Прямо перед тем как я приехала в Москву в 2017-м, российское правительство приняло закон о декриминализации домашнего насилия, из-за чего женщинам стало сложнее получить защиту, что было ретроградным и опасным направлением, в котором пошло правительство. Но я все же в конце концов решила приехать, потому что фестиваль курировал мой хороший друг Марк Фелл, и я подумала, что это, возможно, единственный в моей жизни шанс приехать в Россию.

— Чем вам запомнилась эта поездка?

— Это было довольно интересно ехать по городу и видеть, как пейзаж менялся, когда мы приближались к центру, где мы жили прямо через мост от Красной Площади. Первые дни я передвигалась только от отеля до площадки, но в последние пару дней я устроила вылазку в центр города, даже на метро проехалась и определенно рада, что это сделала. Оказалось, что в городе довольно легко ориентироваться, и было интересно смотреть, как люди живут своей жизнью.

Во время одной из таких прогулок в центре я зашла в обувной магазин. Сотрудницы магазина были такими дружелюбными и очень хотели помочь, хотя ни слова не понимали, но все равно пытались со мной объясниться. Их доброта произвела на меня сильное впечатление и я пытаюсь напоминать себе об этом, чтобы оставаться открытой и позитивной по отношению к нам, людям. Ну, это не всегда работает, но, по крайней мере, я пытаюсь.

— У вас тогда был перформанс с танцором Александром Кисловым и музыкантом Ореном Амбарчи. Как это было? Что вы в целом думаете про совмещение разных типов и форм искусства, как было в том перформансе?

— Последние лет 20 я работаю с большим количеством художников из самых разных дисциплин, и всегда есть чему поучиться в каждой коллаборации и поразмышлять над собственным творческим процессом. Организаторы фестиваля предложили мне и Орену посотрудничать с кем-то местным, и мы подумали, что коллаборация с танцором может получиться интересной. Я в принципе не фанат таких спонтанных ситуаций, но у нас было несколько дней для репетиций перед выступлением, так что я согласилась. Было нелегко что-то сделать, поскольку у нас не было особо пространства для репетиций и языковой барьер не очень-то помогал. Но все же на самом перформансе было проще, потому что Александр был в своей стезе. Можно было, конечно, сделать лучше, если бы получилось все обсудить напрямую, но в тех условиях все получилось довольно неплохо.

— Вы говорили, что в подростковом возрасте увлекались американской культурой — фильмами, комиксами, поп-музыкой и так далее — и переехали в Америку, когда были еще совсем юной. Вы все еще так же впечатлены американской культурой, как и тогда?

— А что вообще такое американская культура? Ха-ха-ха. Мы живем в такое время, когда все границы становятся размытыми, все подвергается влиянию разных культур. В подростковом возрасте меня больше интересовала мейнстримная американская поп-культура, которая сейчас меня не так интересует, за исключением, возможно, фильмов. Изредка кто-то типа Дональда Гловера цепляет слух, или фильмы вроде «Прочь» мне очень нравятся. И такого типа произведения ощущаются как американские, потому что их бы просто не было без всей американской истории. Нахожу ли я интересной Lady Gaga? Нет. Нахожу ли я Джина Келли удивительным даже спустя десятилетия после его смерти? Определенно.

Семь сладких мальчиков с разноцветными волосами и сумасшедшими танцевальными движениями уже сделали это!

— Интересно, что в последнее время корейская поп-культура стала заметна и за пределами вашей родной страны. K-pop — огромное явление сейчас, а люди по всему миру засматриваются дорамами. Что вы думаете о такой перемене, когда теперь американские дети увлекаются корейской культурой?

— Я наконец послушала BTS только в конце июня, просто потому что они были везде. Я вообще раньше не обращала внимания на так называемый k-pop, корейскую волну. Но несмотря на то что это началось как чистое любопытство, я очень быстро попала под их чары. Самый первый клип, который я у них посмотрела, был «Boy With Luv» и я потеряла самообладание, когда увидела, что они отдают дань «Поющим под дождем» — это один из моих любимых фильмов всех времен. В другом клипе, на песню «Idol», они использовали в припеве известную ритмическую фразу из традиционной корейской песни и заставили все это звучать безупречно, смешивая разные формы традиционной корейской культуры в одном клипе. Я имею в виду, что я пыталась понять, как это реализовать в своем творчестве, а тут семь сладких мальчиков с разноцветными волосами и сумасшедшими танцевальными движениями уже сделали именно это! Мне нужно было понять, как у них это получилось.

Когда я начала слушать их песни, я поймала себя на том, что восстанавливаю связь со словами и в целом с корейской культурой как-то по-новому. Прошло уже почти 30 лет с тех пор как я уехала из Кореи, и то, что соединяло меня с ней, начало стираться, особенно когда моя жизнь погрузилась в иное пространство так называемой экспериментальной музыки. Тем не менее, когда я слышу некоторые слова или фразы в их песнях, появляется какая-то близость, которая исключительно приятна и тепла. Конечно, с ними работает огромный коллектив очень талантливых людей, но искренность BTS во всем что они делают, делает их редкостью сейчас.

Одна из самых удивительных вещей во всем этом BTS-феномене это их фандом, ARMY. Это огромное сообщество самых разных людей по всему миру, кажется, способно понимать и впитывать их тексты, несмотря на языковой барьер, а потом соотносить их со своей жизнью. Интересно наблюдать смену парадигмы в поп-музыке, которая после десятилетий доминирования англоязычной музыки сдвинулась на другую часть мира. Еще было интересно наблюдать, как некоторые мои близкие друзья реагировали на мое увлечение BTS. Некоторые думали, что это очень глупо, а другие — что я просто издеваюсь. Ну, как бы там ни было. Я предельно серьезна.

— Было бы интересно узнать, как вы относитесь к более современным жанрам музыки. Возьмем хип-хоп в качестве примера. Слушаете ли вы эту музыку? Пытаетесь ли находить информацию и читать о трендах, чтобы понять ее? Или, другой пример, современная электронная музыка, со всеми ее поджанрами и ответвлениями. 

— Я ужасно разбираюсь во всех этих терминах и жанрах. Но время от времени я слышу что-то интересное в магазинах, и очень часто оказывается, что это как раз играет какой-то хип-хоп. Был один трек, который я услышала в магазине винтажной одежды в Копенгагене много лет назад. Как же я жалею, что не записала имя [артиста] где-нибудь, когда консультант магазина назвал его мне. Большую часть времени я реагирую на звуки и на флоу [рэпера], при этом совершенно не обращая внимания на сами слова. В общем, я слушаю хип-хоп точно так же, как и всю остальную музыку. А когда дело доходит до электронной музыки, тут я тоже не в силах понять что-либо о ней.

Впрочем, когда я посещаю фестивали, я стараюсь услышать и оценить как можно больше разных выступлений, чтобы непосредственно прочувствовать живую музыку. Именно так, по сути, я и развивала свой музыкальный вкус, проводя ночи в [андеграундном клубе] Tonic, когда я переехала в Нью-Йорк в 2000 году. Погружение в музыку через вибрации в воздухе добавляет нечто особенное к опыту прослушивания, и это сильно отличается от прослушивания записей. Я никогда не увлекалась какой-либо музыкой, основываясь на ее жанре или стиле, а просто опиралась на то, нравится ли мне ее звучание или нет. Конечно, это довольно незамысловатый подход, но я считаю, что самая важная вещь в музыке — это именно сам звук.

— Вы часто рассказываете историю об учителе музыки, который сказал, что одно произведение, которое вам очень нравилось, вы сыграли «неправильно», и что после этого вы переключились с классической виолончели на другие направления музыки. Считаете ли вы сейчас, что что-то вообще может быть «неправильным», если мы говорим об искусстве? 

— «Неправильно» — это слово, которые не должно использоваться в сфере искусства, как и слово «правильно». Но нужно оттачивать понимание того, что вы хотите сказать, оставаясь при этом гибкими и открытыми, но и не теряя себя. Делая так, вы всегда становитесь лучшей версией себя, я верю.

Понравился материал? Помоги сайту!