Деньги — это бумага? Только не в Швеции

Как и зачем Швеция уже сейчас строит экономику, в которой не будет наличных. И почему за безналом будущее

текст: Ольга Добровидова
Detailed_picture© Bertil Ericson

COLTA.RU совместно с официальным сайтом Швеции в России Sweden.ru начинает новый проект — «Например, Швеция».

Швеция — это настоящий think tank размером с немаленькую страну и постоянная площадка для экономических, социальных, технологических, гендерных, правозащитных и прочих экспериментов. Швеция привыкла пробовать первой. И не собирается отказываться от этих навыков.

COLTA.RU будет рассказывать об этом опыте, происходящем прямо сегодня. И не только о нем. Начинаем мы с текста Ольги Добровидовой о глобальном проекте Швеции (и не только) по полному отказу от бумажных и металлических денег. И, кстати, не забывайте подписываться на страницы Sweden.ru в соцсетях — в Фейсбуке и «ВКонтакте».

«Извините, наличные не принимаем» — такие таблички в шведских кафе можно увидеть даже чаще, чем объявления в российских ресторанах, которые, наоборот, почему-то не принимают кредитки. А еще объявления об отсутствии наличных попадаются в шведских банках. Именно на такую табличку недавно указал грабителю менеджер одного из стокгольмских отделений банка SEB, когда преступник потребовал немедленно сложить деньги в мешок. В общем, сцена из фильма «Большой куш» с букмекерской конторой (где, как мы помним, купюрами и не пахло) — теперь и в половине всех банковских офисов Швеции!

Профессор Королевского технологического института в Стокгольме Никлас Арвидссон, изучающий безналичную экономику страны, пишет: наличные в стране уже стали такой экзотикой, что, если вы придете с ними в банк, на вас посмотрят странно — а то и вызовут полицию. По его оценкам, только около половины оставшихся в Швеции «бумажных» 80 миллиардов крон на самом деле находятся в активном обращении: остальные либо спрятаны по матрасам и банковским ячейкам, либо крутятся в теневой экономике.

Но даже пластик шведам, похоже, уже не мил: 4,9 миллиона человек, то есть больше половины населения страны (и 90% взрослых шведов моложе 30 лет), пользуются мобильным приложением Swish для быстрого перевода денег между пользователями. Swish работает с крупнейшими банками страны, и, по данным на конец мая этого года, через него — ежемесячно — проходило 6,4 миллиарда крон.

Наличные в Швеции уже стали такой экзотикой, что, если вы придете с ними в банк, на вас посмотрят странно.

Ролики о том, как работает безналичная экономика, есть даже на официальном канале Швеции на YouTube (где для них сделали восхитительные заставки в духе хип-хопа 90-х). Например, в одном видео директор Музея фотографии в Стокгольме Ян Броман вместе с корреспондентом CNN Ричардом Квестом рассматривает купюру в 200 крон: Броман еще ни разу не видел «вживую» этот номинал, появившийся в стране аж год назад. А вот в другом ролике продавец благотворительных журналов для помощи бездомным сообщает журналисту, что уже семь из десяти покупателей на улицах Стокгольма не бросают монетки в шляпу, а достают мобильный. А, между прочим, в статье страшно далекого 2001 года журнал Economist утверждал, что «наличка» умрет тогда, когда уличный музыкант на площади Пикадилли начнет принимать электронные пожертвования на телефон.

Правда, вооружить всех картами или приложениями — это отлично. Но само по себе создание разветвленной инфраструктуры для безналичных платежей — это еще не полный отказ от наличности. Зачем же нужно ее взять и отменить полностью, как собирается это рано или поздно сделать Швеция?

Давайте разберемся.

Наличные — это опасно. Наличные — это грязно

Я прекрасно понимаю и рестораторов, и бездомных: наличные деньги — это, прямо скажем, неудобно. Их нужно хранить (и охранять), возить, считать, защищать от подделок, чистить и заменять ветхие купюры, а в путешествиях еще и обменивать по невыгодному курсу и снимать в банкоматах с солидной комиссией. Тот же Economist пишет, что сейчас на всю эту возню с цветными бумажками и монетами уходит где-то 0,5—1% мирового ВВП. Примерно столько же, по оценкам Международной ассоциации воздушного транспорта, все человечество тратит на авиаперевозки.

Но дело не только в неудобствах, но и в вещах куда более серьезных.

Например, недавнюю внезапную отмену купюр в 500 и 1000 рупий Индия мотивировала борьбой с коррупцией и криминалом. Ровно по той же причине главы ФРС США и Европейского центробанка выступали за отмену купюр в 100 долларов и 500 евро, ссылаясь, скажем, на исследование Питера Сэндса из Гарварда, который называет крупные номиналы основным инструментом теневой экономики. Переводя это на язык родных осин, без крупных купюр полковник МВД Дмитрий Захарченко, у которого при обыске в сентябре нашли 120 миллионов долларов и 2 миллиона евро, был бы вынужден хранить на 1,2 тонны больше денег — а это где-то 11 новорожденных слонят, если что. Именно поэтому купюру в 500 евро полностью выведут из оборота к концу 2018 года.

Если самые большие номиналы оседают в теневом бизнесе, то самые маленькие — вообще вне всякой экономики. Американцы случайно или намеренно выкидывают монеты в один и пять центов в общей сложности на 61,8 миллиона долларов в год. Если собрать все эти деньги и обменять на рубли, то можно погасить все задержки зарплат в России на сегодняшний день.

К слову, изготовление одного цента обходится Монетному двору США (а значит, и тем самым людям, которые их выбрасывают) в 1,8 цента, одной пятицентовой монетки — в 9,4 цента. То есть сделать монету дороже ее самой! Так что против отмены самых мелких номиналов в США активно выступают уже, в общем-то, только производители металлических дисков, из которых они делаются.

В России ситуация похожая. ЦБ с 2012 года не чеканит новые монеты в одну и пять копеек (они тоже оказывались в разы дороже номинала), а две трети россиян давно готовы полностью отказаться от мелочи. А, судя по последним данным ЦБ, на номиналы меньше рубля все еще приходится 72% всех монет в обращении.

Если самые большие номиналы оседают в теневом бизнесе, то самые маленькие — вообще вне всякой экономики. Американцы выкидывают монеты в один и пять центов в общей сложности на 61,8 миллиона долларов в год.

Еще одно очевидное преимущество «безналичного» общества такое. Если ваши пять тысяч крон или рублей лежат на счету, вас не застанет врасплох ни деноминация, ни любое другое творчество вашего или чужого государства. Вам не нужно будет часами стоять в очереди в банке, чтобы обменять старые купюры на новые, — и не придется переживать, успеете ли вы в случае чего обменять свои 1,2 тонны долларов и евро, загруженные в десять продуктовых тележек.

Кроме того, наличные, особенно в большом количестве, — это банально опасно: для кошелька и для жизни. В безналичной экономике украсть у прохожего в смысле денег, в общем-то, может быть нечего: наличных нет, карточки вора тут же выдадут (если успеть ими воспользоваться, пока их не заблокируют), а смартфон защищен отпечатком пальца. Летом прошлого года в Швеции случилось первое (и, скорее всего, последнее) Swish-ограбление: двое нападавших заставили парня перевести им примерно 80 крон, не подумав, что их можно будет элементарно выследить по приложению.

В кассах кафе или уличного лотка тоже будет пусто, поэтому уровень преступности, в особенности вооруженных ограблений, неизбежно снижается. Именно по соображениям безопасности следующая после Скандинавии «горячая точка» безналичной экономики — это, не поверите, Сомали, которое обычно рядом со Швецией оказывается разве что в алфавитных списках. Там, как и в большинстве стран Африки, не очень с банками и банковскими картами, зато все в порядке не только с преступностью, но и с мобильными: они уже есть у половины 12-миллионного населения страны. В результате не только Сомали, но и целый африканский континент готовится с их помощью «перепрыгнуть» «традиционные» денежные отношения.

Смешно, но даже в борьбе с нелегальной миграцией отмена наличных может оказаться куда эффективнее стены, которую так хочет построить Трамп: платить «черную» и «серую» зарплаты уже не получится, все ходы записаны. Чтобы вести личный бюджет, больше не надо будет методично хранить чеки и автобусные билетики, а налоговые декларации легко будет составлять в пару кликов.

Как наличные мешают экономике

Но на самом деле экономистов отмена наличных интересует с более фундаментальной точки зрения: они сильно мешают одному важному и страшно интересному экономическому эксперименту, который человечество уже потихоньку ставит в отдельных странах, — отрицательным процентным ставкам. Это такое экономическое зазеркалье, в котором ставки по кредитам очень низкие или почти нулевые, суммы на вкладах уменьшаются со временем, а нужно все это для того, чтобы деньги выходили из банков, активно шли в реальный сектор, например, путем кредитов, обеспечивая занятость и экономический рост. Такие ставки де-факто сейчас в Японии, еврозоне, Швейцарии — и все в той же Швеции.

Если совсем примитивно, положив 100 крон на депозит, по этой системе вы получите через год 99 крон или даже меньше. А вот если вы решитесь и вложитесь в магазин у дома, свечной заводик или фермерское хозяйство — то сможете, наоборот, получить настоящую прибыль. Банкам тоже невыгодно «сидеть» на больших суммах денег, потому что их собственные депозиты, то есть остатки на счетах в центробанке, при отрицательных процентных ставках опять-таки медленно тают. Лучше уж получать проценты по кредитам.

Летом прошлого года в Швеции случилось первое (и, скорее всего, последнее) Swish-ограбление: двое нападавших заставили парня перевести им примерно 80 крон, не подумав, что их можно будет элементарно выследить по приложению.

Владельцы всех этих больших и малых бизнесов, получив кредит или ваши инвестиции, смогут нанять больше работников, повысить им зарплату или открыть еще одну точку. Новые работники перестанут зависеть от государственного пособия по безработице и отправятся тратить зарплату в те же магазины — и так далее.

Далеко не все экономисты уверены, что политика отрицательных ставок — это действительно что-то хорошее: она, например, может разрушать уже сделанные сбережения (что крайне интересно, скажем, будущим пенсионерам). Но все согласны, что главным препятствием для ее реализации были и будут наличные. Любые попытки центробанка «выгнать» деньги со счетов туда, где они будут работать, неизбежно упираются в тот самый матрас, сейф, банковскую ячейку или бункер, как у Скруджа Макдака.

Так что наличные этому экономическому эксперименту очень препятствуют. Поэтому неудивительно, что лучше всего политика отрицательных ставок работает именно в «безналичной» Швеции, где наличная денежная масса неуклонно сокращается, а на купюры и монеты в 2015 году пришлось всего 2% общей суммы всех платежей.

А безналично — это не слишком прозрачно?

Как человек, у которого прямо сейчас из наличных — горстка мелочи и 50 рублей какой-то сдачи, я, признаюсь, искренне надеюсь однажды увидеть по-настоящему безналичное общество, но мой энтузиазм разделяют не все. Уверенно лидирует у противников безбумажной экономики аргумент о Большом Брате: когда все окажутся «под колпаком» прозрачных операций, государство сможет следить за политической оппозицией, отдельными гражданами и вообще получит слишком большой простор для злоупотреблений.

Вот, например, блокчейн — инженер из Сан-Франциско Элейн Оу в колонке для Bloomberg напоминает: WikiLeaks с 2010 года борется с финансовой блокадой своей работы, а участники рынка «законной» марихуаны в США только недавно перестали платить налоги наличными через пуленепробиваемые окна под конвоем инкассаторов — американские банки очень долго категорически не хотели открывать никому из них счета.

А сможет ли общество защиты прав потребителей, которое, скажем, борется с недобросовестными банками, хоть как-то расплачиваться? Или вот некрасивая история из Америки — Operation Chokepoint. Там Министерство юстиции (в благородных целях защиты населения от хищнического кредитования — «кредит наличными за 15 минут без паспорта» по-американски) попросило банки добровольно блокировать «подозрительные» финансовые операции. Правда, кроме финансовых пирамид в их число попали не только продажа оружия, порнография и эскорт-услуги, но и даже телемаркетинг, лотереи и продажа фейерверков. Слово chokepoint переводится с английского как «стратегически важная точка». Как объясняет в своем материале The Atlantic, банки и карточные системы вроде Visa и MasterCard оказались именно такими точками, надавив на которые, государство легко заблокировало в том числе и совершенно законный бизнес.

Это, правда, явно проблема не безналичного расчета, а демократии, политических институтов и гражданского общества. В Швеции, которая входит в первую пятерку стран мира по рейтингу Freedom House, даже противники отказа от наличных — а они есть — не думают, что таким образом правительство коварно пытается перекрыть кислород неугодным.

Переживать, как трудно будет в безналичной экономике скрыться от налогов (об этом я часто слышу в России), — это почти как признаваться, что если в квартире включить свет, украсть из нее серебряные ложечки будет сложнее. Если налоги слишком высокие или тратятся как-то не так, решать эти проблемы можно и нужно не уклонением от них. Кроме того, даже самые активные сторонники безналичной и предельно прозрачной экономики вообще-то слышали пословицу «нужда — мать изобретательности» и понимают, что при желании можно будет скрыться от чего угодно.

Наличные сильно мешают важному экономическому эксперименту, который человечество уже ставит в отдельных странах, — отрицательным процентным ставкам.

Еще из очевидных недостатков безнала: никто не отменял форс-мажор. Банкнотам и монетам не нужно ни электричество, ни интернет, ни заряженная батарея. Правда, зато купюры не защищены от дождя и ветра (никогда не забуду объявление «Осторожно, деньги улетают!» на кассе платного участка трассы «Дон» — где автоматы для безналичной оплаты, конечно, не работали).

Так что единственный, пожалуй, реальный аргумент — защита privacy. Но это технологическая и политическая задача, а не принципиальный недостаток безналичных денег.

Секрет Швеции и других стран, граждан которых все это не останавливает, — в том, как сильно эти граждане доверяют реальности. По последним данным ОЭСР, за пять лет между 2007 и 2012 годом — то есть, по сути, в разгар экономического кризиса — доля шведов, уверенных в своем правительстве, выросла с 56% до 63%. В среднем по ОЭСР этот показатель упал на пять процентных пунктов — до 40%, а в Штатах, например, он упал до 35%. В России в отчетном 2012 году правительству доверяло чуть менее трети граждан.

Последний громкий банковский кризис в Швеции был в начале 90-х, и тогда государство повело себя образцово, по мнению многих экономистов, спасая банки не в ущерб налогоплательщикам, — в итоге в недавней великой рецессии шведская экономика пострадала мало, а банковский сектор отделался малой кровью. По устойчивости банковской системы Швеция находится на 10-м месте в мире, сообщает Всемирный экономический форум (Россия — на 121-м, США — на 36-м).

Добавьте к такому уровню доверия, в том числе и друг к другу, качественную инфраструктуру — и получается общество, в котором наличные умирают тихой, постепенной, но неизбежной смертью.

Что, наоборот, может случиться, если государству и банкам доверяют мало, а реформы при этом проводятся решительно, показывает пример Индии. По свидетельствам очевидцев, после отмены самых ходовых купюр в стране возник ажиотажный спрос на наличность, причем не только со стороны населения. В итоге карты к оплате перестали принимать даже там, где это делали давно и успешно. Правда, рынок мобильных платежей, кажется, и тут выиграл, но мгновенно построить каркас для безналичной экономики не получится даже у них.

Безналичное? Так быстро? Давайте притормозим!

Пока другие страны продвигают у себя безналичные расчеты, шведский Центробанк даже пытается этот процесс притормозить: в марте 2016 года он предложил парламенту страны обязать все банки совершать операции с наличными — потому что безналичные расчеты «развиваются слишком быстро» (!). За бортом этой шведской swishonomics могут остаться жители отдаленных северных районов, малый бизнес, а также, например, пожилые люди. По оценкам национальной организации пенсионеров (естественно, у шведских пенсионеров есть своя организация), на 2014 год только половина из примерно 1,8 миллиона шведов на пенсии регулярно пользовалась банковскими картами, а 7% не пользовались ими никогда.

Вообще не все шведы рады своей почти уже безналичной экономике. Иногда это идеологическое противостояние в шутку называют «битвой Бьорнов»: бывший шеф Интерпола Бьорн Эрикссон, выступающий за сохранение наличного оборота, против Бьорна Ульвеуса из группы ABBA, музей которой в Стокгольме полностью отказался от наличных.

ЦБ Швеции в следующие два года решит, будет ли он выпускать «е-крону», то есть полностью электронную валюту.

Но прогресс не остановить: в середине ноября тот же ЦБ заявил, что «ничего не делать — не вариант», и в следующие два года он решит, будет ли он выпускать «е-крону», то есть полностью электронную валюту. Символично, что даже руководитель «наличного» подразделения шведского Центробанка Сюзанна Груфман признается, что сама наличными уже не пользуется.

Financial Times напоминает: успех биткойна и всеобщий интерес к криптовалютам наводят на такие же мысли центробанки многих стран, в том числе и российский ЦБ. И вообще-то шведы, которые когда-то первыми в Европе ввели у себя бумажные деньги, на этот раз могут даже проиграть в безналичной гонке — например, Дании, где тоже платят карточками за уличные хот-доги.

Правда, спешить сохранять шведские кроны и тем более рубли на память, наверное, еще рано: даже в Швеции уверены, что наличные у них просуществуют еще как минимум пару десятилетий (до 2030 года). Но сомневаться в том, что весь мир идет в эту сторону, наивно. Ну да, эпоха углеводородов еще не закончилась, а пленочные фотоаппараты, винил и письма в конвертах с марками тоже пока никуда не делись. До поры до времени.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Кино
Рут Бекерманн: «Нет борьбы в реальности. Она разворачивается в языковом пространстве. Это именно то, чего хочет неолиберализм»Рут Бекерманн: «Нет борьбы в реальности. Она разворачивается в языковом пространстве. Это именно то, чего хочет неолиберализм» 

Победительница берлинского Encounters рассказывает о диалектических отношениях с порнографическим текстом, который послужил основой ее экспериментальной работы «Мутценбахер»

18 февраля 20221878