В порядке эксперимента Кольта решила попробовать заглянуть за кулисы некоторых выставок, предполагающих сложную и долгую подготовку, чтобы зритель увидел процесс монтажа и увлекся замыслом уже на этой «черновой» стадии. Первоначальная идея состояла в том, чтобы помещать в этой рубрике только проекты, реализованные за пределами России, но посмотрим, как пойдет дело. В первом материале мы поговорим о храбром поступке Елены Судаковой — основательницы галереи Grad в Лондоне. Офис галереи не так давно переехал в знаменитое здание Сомерсет-хауса, и Елена решила украсить его стены росписями Виктории Ломаско, которые сама художница называет фресками.
К монументальному масштабу Ломаско подбирается уже давно, и фресок у нее несколько. Началом стала роспись «Автопортрет на фоне московского пейзажа» для персональной выставки в Нью-Йорке (2017), затем была большая фреска «Дочь советского художника-оформителя» для коллективной выставки в Манчестере к столетию Октябрьской революции («The Return of Memory», HOME Art Gallery, 2017 г.), наконец — цветная вещь «Наш постсоветский край» для проекта в Ольденбурге («Die Neunte Kunst in Drei Kapiteln — The Ninth Art — Graphic Novel in Three Chapters», The Edith-Russ-Haus, 2018 г.) и недавняя композиция для Пушкинского дома в Лондоне («On the Eve», Pushkin House, 2018 г.). Художница переносит композицию на стену через проектор, но все же, в отличие от многих современных живописцев, опирается, прежде всего, на собственные натурные эскизы, а не фотографии или готовые изображения. Авторский термин — скорее, метафора, технически ее работы далеки от фресковой техники и больше напоминают росписи советских рабочих клубов двадцатых годов, так как сделаны акрилом (или, как в Grad, строительными красками) по уже окрашенным стенам. Раньше темой этих росписей было путешествие среди осколков советского прошлого; композиция для Grad соединяет аналоговое и цифровое. Образы пейзажей Нью-Йорка, Москвы и Лондона перекрыты клубками транспортных схем, переходящих в геометрические мотивы.
— Эта работа занимает четыре стены. Она необычно большая по сравнению с предыдущими росписями. Можно ли назвать ее масштаб подводным камнем?
— Когда Елена Судакова предложила мне придумать фрески, связанные с темой исследований городских пространств, я сразу согласилась, но почувствовала, что есть опасность сделать просто дизайнерскую, декоративную работу, хорошо скомпоновав индустриальный пейзаж и правильно подобрав социальные типажи. А хотелось большего. Сделать поэтическое высказывание о том, как прорастают и развиваются наши личности в больших городах, сделать работу о поиске самой себя в движущемся современном мире. «Весь мир и едет, и плывет» — цитата из моего стихотворения. Прежде чем рисовать эскизы, я написала по несколько строк для каждой из четырех стен.
— И как технически происходила подготовка к работе?
— Я решила в течение многих дней подолгу гулять со своими альбомами, но зарисовывать какие-либо сюжеты и персонажей, только когда почувствую, что этот знак выражает суть именно этого города и как-то отзывается во мне. В композициях в основном соединены знаки Москвы, Нью-Йорка и немного Лондона. В Москве я живу, а Нью-Йорк для меня — олицетворение инаковости, марсианский город на другом материке. К тому же в этом году я два раза останавливалась в Нью-Йорке, достаточно побродила по нему и поездила на сабвее без всякого плана и маршрута. Темы, которыми наполнена фреска, найдены в реальности. Некоторые части композиции — это перенесенные на стену практически без изменений зарисовки из моих альбомов.
— Легко ли дается поворот к монументальному искусству после многих лет работы с графическими репортажами?
— Многие считают, что художник должен быть вечно неудовлетворен. После публикаций сборника моих графических репортажей «Other Russias», несмотря на его успех (книга вышла в Нью-Йорке, Лондоне, Берлине, Париже и скоро выйдет в Хельсинки), я чувствовала большую неудовлетворенность.
Закончив работу, я легла от усталости на пол, и мне казалось, что я лежу на нью-йоркской платформе метро, а поезда готовы увезти меня в любом направлении.
Документальная графика и почти журналистские тексты не показывают место героев репортажей в исторической перспективе — почему это с нами произошло и чего мы можем ожидать в будущем? Истории выглядят безысходными, и я тоже не даю выход. Сейчас я думаю, что в пределах многих социальных ситуаций единственным выходом могут стать личностные изменения. Чтобы говорить об этом, понадобится язык символов, а многие символы и знаки, которые на маленьких листочках выглядят слишком пафосно или сюрреалистично, в больших форматах звучат идеально. Здесь я вспоминаю о фресках Давида Сикейроса, которые мечтаю увидеть не в виде репродукций, а в реальном масштабе.
— И этот переход от одного жанра к другому произошел через поэзию?
— Для меня поэзия — это вспышки озарений, когда мы что-то понимаем об устройстве мира и своего места в нем. Чтобы рассказать об этом, недостаточно того языка, каким мы пересказываем происходящее на оппозиционном митинге. Когда я придумывала эскизы для Grad, многие образы приходили ко мне одновременно и как визуальные знаки, и как слова-метафоры. Но сначала были стихи.
— Что кажется самым главным сейчас, «на острие работы», когда выставка еще не открылась?
— Во-первых, это моя первая постоянная роспись. Очень хочется, чтобы и следующие фрески не были временными проектами для выставок, а создавались под конкретные пространства: университеты, офисы, книжные магазины, кафе, частные дома и фасады зданий.
Во-вторых, это особое ощущение — оказаться окруженной собственными образами, когда работает не одна стена, а все четыре. Закончив работу, я легла от усталости на пол, и мне казалось, что я лежу на нью-йоркской платформе метро, а поезда готовы увезти меня в любом направлении.
Это особое ощущение — оказаться окруженной собственными образами, когда работает не одна стена, а все четыре.
В-третьих, чувствую, что в этой росписи мне удалось найти какой-то новый визуальный язык, так что надеюсь все-таки дожить до удовлетворения от собственной работы.
В-четвертых, важно работать на интернациональной сцене, делать высказывания, которые будут расходиться широко, а не только в пределах московской ситуации. Мне нравятся смелость и профессионализм Лены Судаковой, надеюсь, наше сотрудничество продолжится уже в рамках проекта «ShadowMemory».
— Есть ли у этого проекта более широкая рамка, чем просто роспись помещения галереи? Почему выбран такой сюжет — городская среда, переходящая в киберпространство, в пространство фантазии — и обратно?
— Идея работы Виктории Ломаско «Град/Citadel» связана с новым проектом Grad — «ShadowMemory». Это сеть городских маршрутов, разработанных художниками, которые позволяют посмотреть на город глазами другого и переосмыслить урбанистическую среду не только как множество сложных инфраструктур, но и как современное художественное пространство.
«ShadowMemory» исследует город с непривычной стороны — через индивидуальное восприятие художника. Проект, чье авторство принадлежит моей бывшей коллеге, художнику и дизайнеру Кате Сиверс, вырос из понимания, что искусству давно пора выйти за пределы белого куба — с развитием новых технологий, позволяющих получить контент в любом месте, это стало возможным. Это иммерсивный опыт: зритель получает контент, только когда он приходит на определенную локацию, заданную автором, иногда для поиска правильного места нужно приложить усилия. Не так важно, насколько хорошо вы знаете город: этот опыт работает как в хорошо знакомой, так и в новой среде.
— Фреска, над которой работает Вика, — только часть ее проекта для «ShadowMemory». Мы обратились к ней с предложением создать в Лондоне свой маршрут, и одним из эпизодов ее прогулки станет иммерсивное пространство в центре Лондона, в офисе Grad в Сомерсет-хаусе. Само здание Сомерсет-хауса — это удивительное соединение временных периодов и пространств с разным уровнем доступа: от депозитария надгробий, сохранившихся с тюдоровских времен на одном из цокольных этажей, до галереи Курто, всемирно известной своей коллекцией импрессионистов и постимпрессионистов, от роскошного неоклассического дворца до бесконечных лабиринтов колодцев и комнат.
Роспись Вики неожиданно органично вписывается в эту многослойную среду, переосмысляя мегаполис как бесконечную систему кодов и по-новому определяя место человека в этой системе. Это экспериментальная и сложносочиненная работа, она напрямую отображает поиски и процессы, которые происходят сейчас в современном искусстве, — и является результатом этих поисков.
— А как вы вообще видите взаимодействие российского искусства с британским контекстом?
— Вопрос про русское искусство мне уже давно кажется не вполне правомерным — скорее, мы можем говорить о художниках из России. У всех авторов есть специфика и своя интонация, связанные с теми условиями, где они сформировались. Но именно из этих локальных историй и складывается сложный и неоднородный паттерн международного пространства. Цель Grad и состоит в том, чтобы продолжать развивать эти связи, которые помогают художникам, кураторам, исследователям формировать международный контекст.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова