Зачем Союз художников понадобился философскому факультету МГУ

В середине августа в здании Московского союза художников в Старосадском переулке состоялась выставка «Сквоттинг Research», посвященная восприятию темы сквоттинга молодыми художниками и кураторами. Всем известно, насколько консервативной организацией является МСХ, и потому подобное событие в его стенах вызвало множество вопросов, тем более что в программе специальных мероприятий помимо различных круглых столов и дискуссий была и лекция куратора выставки Александра Бурганова под многообещающим названием «Московский союз художников — инструкция по революции и эксплуатации». Что это? Ироничный и озорной сквоттинг МСХ — или, может, действительно подул ветер перемен? Чтобы разобраться в происходящем, искусствовед Анна Борисова взяла интервью у куратора Александра Бурганова.

— Выставка про сквоттинг в выставочном зале Московского союза художников — это даже звучит крайне иронично, не говоря уже о том, что некоторые по дороге на открытие до последнего думали, что это событие все-таки в каком-то другом месте в Старосадском, но вряд ли в МСХ, куда люди, интересующиеся современным искусством, уже давным-давно не заходят. Можно ли считать, что эта выставка в символической форме обыгрывает захват, сквоттинг сонно-консервативной организации молодыми художниками и современным искусством, или это место было выбрано случайно и просто так совпало?

— Все произошло совершенно сознательно. Мы искали место для кураторской практики студентов философского факультета МГУ. Это первый выставочный опыт для наших студентов, и поэтому мы прекрасно понимали, что сразу попасть на какую-то крутую площадку вряд ли сможем. У нас был выбор между «Граунд Ходынкой», некоторыми частными галереями и Московским союзом художников. В итоге по совету куратора Николая Палажченко выбор пал на зал МСХ в Старосадском переулке. Я сомневался, как мы будем работать с современным искусством на площадке с такой консервативной репутацией, на что Коля сказал: «Это центр, отличный особняк, отличное место — делай здесь». И вот тогда мы уже стали думать о теме, с которой можно было бы как-то нестандартно и интересно поработать в этом пространстве. Мы в рамках нашей образовательной программы сразу были нацелены на работу с современными молодыми художниками — выпускниками «Свободных мастерских», ИПСИ, «Базы», школы Родченко, и потому нужна была тема, которая могла бы заинтересовать их, вызвала бы искренний и эмоциональный отклик. Плюс надо было как-то обыграть наше присутствие именно в этом зале, и потому тема сквоттинга, когда художники захватывают ставшее неактуальным и выпавшее из времени пространство, подошла идеально.

— Значит, это твой совместный проект со студентами МГУ? То есть там теперь тоже учат на кураторов? Это что-то новенькое.

— Да. На философском факультете МГУ существует образовательная программа «Прагматика и менеджмент культуры» под руководством Дарьи Лунгиной, которая сейчас фокусируется на музейном менеджменте и визуальном искусстве. Я там преподаю с 2017 года, и в этом году мы запустили модуль, в рамках которого студенты непосредственно работали над созданием выставки. В течение полугода я вел цикл семинаров, на которых мы проводили подготовительную работу: обсуждали тему выставки, писали тексты, провели open-call, обсуждали заявки и т.д. А сама выставка «Сквоттинг Research» — это, строго говоря, летняя практика студентов, которую они по договору проходили в Московском союзе художников. Важно также, что на ранних этапах подготовки проекта через Дарью Камышникову нам удалось выстроить дружескую коллаборацию со школой «Свободные мастерские» Московского музея современного искусства (MMoMA), где тоже есть учебная программа для кураторов. Изначально мы обратились к ним для того, чтобы у наших студентов была какая-то связь с молодыми современными художниками и возможность приглашать их к участию в выставке/выставках. Но неожиданно оказалось, что студентам-кураторам «Свободных мастерских» негде было делать свою финальную выставку, и мы включили их в наш проект. Они занимались разработкой программы специальных мероприятий: круглых столов, public talks, кинопоказов и др. Было бы очень хорошо продолжить этот курс на сближение двух институций, так как, во-первых, общения и горизонтальных связей много не бывает, а во-вторых, живой диалог с институцией современного искусства нашей образовательной программе в МГУ просто необходим. Варианты сотрудничества «Свободных мастерских» и философского факультета МГУ обсуждаются, и я думаю, что мы найдем какой-то формат, интересный и полезный для всех сторон.

— Насколько я поняла, реакция членов МСХ на вашу выставку не заставила себя ждать? Они ведь, к сожалению, крайне болезненно реагируют на любые попытки модернизации и «Сквоттинг Research» охарактеризовали как «ад в Старосадском».

— Да, председатель МСХ и его коллеги устроили мне скандал, потребовали демонтировать часть заранее согласованной экспозиции во дворе, фактически уничтожили инсталляции двух художников. Плюс они, видимо, не знали, ни что такое сквоттинг, ни что такое research, но все-таки решили разгадать этот «ребус» и, наверное, заглянули в словарь, причем, скорее всего, в какой-нибудь бумажный англо-русский. После этого мне заявили: «Но ведь сквоттинг — это захват пустующих пространств! Вы считаете, что у нас тут пустующее пространство?» Учитывая особенности функционирования союза, наверное, можно было бы сказать и так. Но в целом в союзе состоят разные люди, и реакции были тоже самые разные. Нас очень поддержала Екатерина Бубнова (председатель одного из подразделений МСХ), без нее проект, конечно, не удалось бы реализовать. Но, с другой стороны, я бы не хотел демонизировать МСХ и особо преувеличивать негативную реакцию на наш проект. В основном там просто не привыкли к шумным мероприятиям и вообще каким-то изменениям. Информация о том, что у нас на открытии в холле будут размещены бесплатный бар с барменами и диджеи, уже вызвала у сотрудников панические атаки. К тому же большое количество посетителей их пугает по причине посткарантинной ситуации и всяческих регламентов. Мы изучили все правила, и многолюдная тусовка была во дворе союза, а двор этот считается улицей, и потому никаких претензий быть не могло, но все это приходилось объяснять по многу раз. А что касается современного искусства, я думаю, уже давно неуместно говорить о каком-то серьезном идеологическом противостоянии между современным искусством и МСХ, так как у союза нет какой-то программной идеологии, он консервативен не принципиально, а по инерции.

— На мой взгляд, негативная реакция МСХ тем более удивительна, что проект «Сквоттинг Research» буквально со всех сторон институциональный. Здесь не только МГУ, но и поддержка Музея современного искусства («Свободные мастерские»), а на сайте перечислены и другие ваши не менее значимые партнеры. Градус институциональности, возможно, даже чересчур велик для той темы, к которой вы обратились.

— Да, есть такой момент — мы говорим про андеграунд и самоорганизации, будучи при этом обвешанными логотипами разных институций. Я с самого начала нервничал по этому поводу, так как было понятно, что нам могут предъявить за это, обвинить в апроприации темы и сказать, что мы совершенно неправомочно ей занимаемся. Во многом именно поэтому мы включили в название слово «исследование», чтобы наметить некую уважительную дистанцию. При этом среди участников выставки есть художники, которых никак не упрекнешь в том, что они косплеят сквоттинг, — авторы, существующие в совершенно андеграундном регистре: Вася Березин, Павлик Кузнецов, Ника Никульшина (участница Pussy Riot), Митя Нестеров. Отдельно стоит сказать, конечно же, про Вадима Кострова, который выстрелил со своим фильмом «Чердак-андеграунд» в прошлом году, попал в список «Десять самых перспективных режиссеров России», и сейчас его фильм показывают в Третьяковской галерее. Кстати, в его фильме как раз проводится параллель между художественным андеграундом / сквотами конца 1980-х — 1990-х годов и современными представителями арт-сообщества, которые ведут аналогичный образ жизни. Вообще тут важно отметить проблематику терминологии. В классическом понимании сквот — это захваченное пространство, а вот Милютинский сквот и сквот в доме Наркомфина никем захвачены не были, и обитатели платят аренду, причем немаленькую. Так сквоты ли это? Тут мы сталкиваемся с тем, что строгость терминологии перекрывается практикой словоупотребления. Мы проанализировали журналистские материалы за последние пять-семь лет, и оказалось, что эти современные пространства называют сквотами совершенно систематически, без всяких оговорок. Сами жители тоже определяют их именно так. Практика словоупотребления на протяжении нескольких лет, как мне кажется, дает право использовать это слово свободнее, даже если иметь в виду, что характер явления претерпел значительные изменения. Но при этом не надо забывать, что есть сейчас и такие люди, как Вася Березин, который буквально вскрывает заброшенные дома и делает там спектакли.

— В тексте к выставке, который писали твои студенты, как раз подчеркивается то, что современные художники «воспроизводят практику сквоттинга». В самом слове «воспроизводят» уже содержится что-то ретроспективное. Воспроизведение не может быть идентично первоначальному процессу. В связи с этим возникает такой вопрос: выставку предварял open-call, то есть вы рассматривали самые разные заявки. Что-то попало в экспозицию, что-то нет, но какое впечатление у тебя сложилось в целом? Каково отношение художников к этой теме? Они серьезно рассматривают сквоттинг как актуальную практику эффективной самоорганизации или преобладают романтический взгляд и желание поиграть в андеграунд?

— В ответ на open-call мы получили около ста заявок и выбрали около двадцати художников. То, что было в этой сотне, можно условно разделить на три группы. Первая — это ребята, которые непосредственно сталкивались со сквоттингом и знают, что это такое, понимают, что такое андеграунд, уличная культура и т.д. Им действительно есть что сказать от лица этого сообщества, и при этом у них есть понимание параметров качества высказывания в современном искусстве. Вторая группа — люди, которые подают заявки всюду, куда можно подать. Они пытаются как-то подогнать свои работы под тему и убедительно подать их, но в основном это плохо получается, потому что чувствуются неаутентичность и поверхностность. Третья же группа — это люди, которые имеют опыт работы с заброшенными пространствами и уличным искусством, но при этом слабо интегрированы в современное искусство. То есть они могут предложить что-то, связанное со стрит-артом, но при этом не очень умеют адаптировать свой опыт к выставочным пространствам, предложенные ими работы просто не срабатывали в контексте экспозиции.

— В программе выставки упоминаются различные круглые столы и конференции, посвященные теме сквоттинга. Будет ли по итогам этой работы издан какой-то сборник?

— Надеемся на это. Тем более что помимо выставочного у нас был еще и исследовательский open-call, в ответ на который нам прислали ряд интересных текстов. Кроме того, мы сделали для проекта отдельный сайт, куда загружаются и будут загружаться все материалы, так или иначе связанные со «Сквоттинг Research». Вообще проект будет продолжаться еще в течение осени в формате отдельных событий, и финальным пунктом мы хотим сделать научную конференцию, суммировав теоретические и смысловые наработки в этом поле. В крайнем случае, если дело не дойдет до сборника, все материалы будут представлены на сайте.

— Кто-то из андеграундной тусовки пред- и постперестроечного периодов согласился участвовать в ваших круглых столах?

— Герман Виноградов, например. Считается, что первый арт-сквот в рамках советского неофициального искусства создал именно он — «Детский сад» в Хохловском переулке, который, кстати, располагался совсем рядом от места проведения нашей выставки. Саша Обухова также согласилась участвовать. Она работала над известным проектом «Открытые системы», посвященным исследованию современных самоорганизаций по всей России, и немного консультировала нас на этапе подготовки нашей выставки, за что ей огромное спасибо. Также мы пригласили Алекса Булдакова, который когда-то учился в школе Тер-Оганьяна и вообще имеет обширный опыт арт-сквоттинга. Еще очень важный для нас жест поддержки сделала Светлана Баскова. Она была на открытии, я провел для нее экскурсию, довольно сумбурную, и подумал в этот момент: «Ну все, провал». А на следующий день она опубликовала пятнадцатиминутное видео о выставке, которое сама сняла и смонтировала. Из рук известного режиссера я это принимаю как ценный комплимент нашему проекту.

— Как ты считаешь, у МСХ есть будущее? Будет ли он как-то переформатирован в современном ключе, останется ли существовать в том консервативно-сонном виде, в котором пребывает сейчас, или постепенно прекратит существование?

— Здесь есть два ключевых момента. Во-первых, он не может и не должен перестать существовать, потому что это огромная инфраструктура и, между прочим, очень полезная, которой пользуются многие художники, в том числе и из актуальной тусовки. Почти половина списка топ-100 современных русских художников — члены МСХ (хотя они особо об этом не упоминают). Во-вторых, у нас вообще в России не так много инструментов господдержки художественной среды, и все эти мастерские, стипендии, гранты минкультовские — совершенно реальная, целенаправленная поддержка, при этом, что особенно важно, неподцензурная. Она существует на самоцензурировании Союза художников, но Министерство культуры и департамент, которые выдают стипендии и мастерские через МСХ, абсолютно никак не контролируют, каким именно художникам и за какие именно проекты эти бонусы выдаются. То есть как инструмент поддержки художников союз потенциально хорош, но, к сожалению, он явно выпадает из современной художественной жизни. Разрушать его как старую вещь, которую нужно выбросить, — это неумно, так как это огромный механизм, на балансе которого — ряд выставочных залов и больше двух тысяч мастерских.

Хотелось бы, чтобы МСХ трансформировался, модернизировался, тем более что позитивные примеры подобных трансформаций есть — те же Выставочные залы Москвы. Некогда забытые, замшелые, заброшенные муниципальные пространства, часть из которых находится в отдаленных районах (Тушино, Выхино и т.д.), теперь успешно работают, и там проводят интересные выставки, которые посещают самые разные люди. Я не вижу никаких причин, почему роскошные залы МСХ не могут начать работать в актуальном регистре, выйдя за границы узкой системы «мы и наши друзья». Совершенно очевидно, что для Союза художников было бы лучше пройти эту трансформацию эволюционным путем, зарезервировав какие-то свои сегменты под современное искусство и перенаправив часть своей деятельности в эту сторону, нежели тормозить данный процесс и доводить ситуацию до кризисной, когда союз просто отдадут кому-нибудь, разделят на куски и начнут сшивать из них некую новую организацию/институцию. Важно, чтобы было видно, что организация работает — и работает продуктивно, что она нужна сообществу. Чем хуже будет управление, тем более велика вероятность того, что в конце концов будет вынесен приговор: «Это не работает».

Я считаю, что молодые художники, занимающиеся современным искусством, должны начинать влезать в эту организацию, не брезгуя ее репутацией, и пытаться ее перекодировать изнутри. Я даже готовил в рамках выставки открытую лекцию-инструкцию для молодых художников — «Как пользоваться союзом», в которой подробно рассказывал, как получать все эти бонусы, потому что многие даже не знают, что их вообще дают. Не знают и о том, что стипендиальные программы союза по абсолютному объему больше, чем премия «Инновация» и Премия Кандинского вместе взятые, и каждый год это куда-то тонким слоем распределяется без всякого хайпа, вместо того чтобы поддерживать действительно активных художников, имеющих силы и желание создавать что-то новое для нашей культуры.

Понравился материал? Помоги сайту!