Поле Дудке 20 лет. Поля сочиняет песни о влюбленностях и сомнениях, приобретениях и потерях юного сердца и записывает их по ночам в собственной квартире. Так сейчас делают многие ее сверстники — в нашей стране и во всем мире: журналисты даже придумали для таких DIY-артистов жанровый тег bedroom pop. У Поли вышел дебютный альбом «Где мой дом?» — вышел на лейбле #TwentyTwenty, созданном двадцатилетними для двадцатилетних.
Леля Коханова и студенты мастерской режиссуры музыкального, рекламного и фэшен-видео академии коммуникаций Wordshop (мастерская Андрея Мусина и Алены Кукушкиной) сделали интервью с Полей Дудкой как с представительницей своего поколения и сняли ее выступление в московском «Мумий Тролль баре».
— Как ты считаешь, возможно ли быть абсолютно счастливым человеком?
— Нет! Я вообще сомневаюсь в возможности быть счастливым. Но мне 20 лет — такой возраст, когда вообще ничего непонятно: как жить, как строить отношения с людьми, общение. Думаю, что счастье — это моментное состояние, секундное, и осознание его приходит через время. К примеру, я могу считать, что у меня был дурацкий год. Но потом я оглядываюсь, пересматриваю фотопленку и понимаю, что год был отличный.
— Ты как-то высказалась, что писать музыку — это больно и страшно. Почему ты так думаешь?
— Люди говорят: если хочешь быть счастливым, выбирай дело, которое любишь. Но сколько осуждения я получаю со стороны родственников, со стороны людей, которые не связаны с музыкой. Когда ты строишь этот дом на болоте — когда у тебя нет бати-продюсера или денег, что явно облегчило бы путь, — то это очень страшно, потому что ты поставил на это все и поэтому у тебя нет права облажаться. Момент создания музыки — это счастье. Все остальное — нет.
Поля Дудка — «Момент»
— Как ты относишься к музыкантам на станциях метро? И стоит ли включать музыку в вагонах?
— Офигенно отношусь к людям, которые играют в метро или на улицах. Единственное, что бесит, — что в Москве это так тяжело сделать. Даже уже нужно это как-то легализовывать. Если вы в курсе, для того чтобы играть в метро, в парках, нужно получить лицензию, пройти конкурс, как кастинг. То есть у тебя должна быть ксива музыканта. Нигде такого нет.
— А ты не хочешь получить ксиву музыканта?
— Я помню, ко мне приехали друзья из Ярославля, и мы пошли играть в «Музеон». Сели на набережной, сыграли пару песен, люди покидали нам рублей 300–400, и к нам подошел охранник. В результате люди стали подходить и незаметно давать деньги.
Но вообще это очень круто. Чтобы так играть, нужно быть уверенным, иначе будешь постоянно думать: а что этот мальчик или эта бабушка о тебе подумали? Ну и всегда есть люди в плохом настроении, которые кидают свои неприятные фразочки. Это не очень приятно. Нужно уметь отключаться. У меня все друзья музыканты — интроверты. На сцене ты себя комфортно ощущаешь, а после не хочешь, чтобы тебя трогали.
— Сейчас любой может молниеносно высказать свое мнение. Как ты реагируешь на обратную связь, как негативную, так и позитивную?
— Я мечтала, чтобы мне какой-нибудь хейт прилетел. Потому что, мне кажется, когда высказывают только хорошее, это сродни безразличию. Хочется вызывать полярные эмоции, а не что-то из серии «ну, норм, под пиво сойдет». Мне один раз написали, что мой текст — клише. На что я ответила: чувак, если честно, я согласна. Потом, когда я выпустила альбом, меня мужчина лет 50 назвал «очередным R&B-утырком». Мне нравится. Это признак того, что мою музыку услышали разные люди. Ну и конструктивная критика, конечно.
Момент создания музыки — это счастье. Все остальное — нет.
— Представь, что исчезла музыка. Что будет происходить в первые сутки?
— Кто придумывал эти вопросы? Я бы тоже хотела узнать у вас ответ. Я совру, если скажу, что я умру, если не будет музыки. Просто не знаю, чем я буду заниматься. Ну, если не будет Дермота Кеннеди, я самоубьюсь (его композиция играет на фоне). Поколение наших бабушек и родителей не разрешает идти детям учиться на музыкантов, актеров и обесценивает эти профессии. Но это не так. Потому что человек может не ходить в театр, но культура сценического искусства все равно проникает в него. Культура на бессознательном уровне воспитывает вкус, характер в людях. Это неадекватно — говорить, что эти профессии проще, чем профессия бухгалтера или инженера. Поэтому, если бы исчезла музыка, наверное, была бы война какая-нибудь.
— Какие ощущения испытываешь от того, что твою музыку слушают тысячи людей?
— Я никогда особо про это не задумывалась. Недавно во «ВКонтакте» стукнуло сто тысяч прослушиваний (альбома «Где мой дом?». — Ред.), и в это тяжело поверить. Цифры не укладываются в голове. Я понимаю, что это меньше ста тысяч человек — по факту один-два человека могли слушать этот альбом, и таким образом набралось такое количество прослушиваний. Сложно в это поверить. В виртуальной реальности все кажется нереальным.
— С какими чувствами связан твой следующий альбом?
— Да он есть. Аранжировок пока нет. Связан с темой «эпохи разгибания саксофонов». Это время 30-х годов в СССР, когда джаз запрещали. Мне кажется, это название очень хорошо подходит и для нынешнего времени. Я не хочу писать про любовь, я от этого устала. Там будет только одна песня про любовь. Будет песня про смерть. Будет песня на социальную тематику. Но все, конечно, может измениться.
— Какую виниловую пластинку из всех возможных ты бы хотела?
— Это нелегальный вопрос! Можно двигаться дальше, потому что у меня такой огромный список пластинок, которые я хочу. Ну о'кей, на сегодняшний день я хочу пластинку Mac Miller «The Divine Feminine».
— Есть ли реальное или воображаемое место, где ты чувствуешь себя в гармонии с собой, где тебе легче всего писать музыку?
— Петербург. Мне кажется, моя мама что-то от меня скрывает. Потому что кажется, что я совсем не из Москвы. У меня нет ничего от москвича, я ненавижу Москву, я не чувствую себя здесь в своей тарелке. Судя по фотографиям, мама привезла меня в Питер в первый раз, когда мне был год. Потом начиная с 14 лет я ездила туда одна и оставалась там по месяцу. И тогда я поняла, что чувствую себя там хорошо. Кто-то сказал в интервью у Дудя, что в московском метро стоят установки по высасыванию энергии. Мне кажется, они стоят не только там, а везде по городу.
В виртуальной реальности все кажется нереальным.
— Лучшая вечеринка с друзьями — где она произошла?
— Дома. Я ненавижу вообще вечеринки. Ненавижу друзей (смеется). Нет, я обожаю друзей, но люблю одиночество больше. Это лучшая форма жизни на Земле. Тусовка максимум два человека — это круто. Дома либо в загородном доме. Но это не было бухаловкой, это было «удобной» тусовкой.
— Ты как-то в интервью говорила, что хочешь свою машину, — испытываешь страсть к какому-то конкретному автомобилю (марке) или мечтаешь просто о средстве передвижения?
— Я хочу минивэн, если честно. Я хочу самой ездить в тур на нем. Если без шуток, то любую. Мне подойдет даже «копейка» — я просто хочу машину. Права есть, машины нет. Я просто хочу ездить. И в день, когда у меня появится машина, я просто возьму какого-нибудь друга и уеду куда-нибудь. На Марс. «Копейка» подойдет. Главное, чтобы коробка работала.
— Есть ли у тебя любимые писатели и поэты?
— Я, на самом деле, супернечитающий человек. Я это осознала, когда поступила в институт в прошлом году, и вот только начала восполнять этот пробел. В этом году я очень сильно увлеклась Бродским. Раньше мне казалось, что это немного пошло — говорить «а я люблю Бродского», а потом заинтересовалась, кто же этот ваш Иосиф Александрович. И я очень погрузилась в его творчество. Мне оно оказалось очень близко. Всем советую прочитать его венецианское эссе («Набережная неисцелимых». — Ред.). Я посмотрела все его интервью, которые можно найти в интернете, и поняла, что начинаю разговаривать с ним, отвечать ему, как будто он мой дедушка или родственник… если бы была такая возможность, я была бы очень рада обкашлять с ним некоторые вопросики. Как мне жить и т.д.
— Любимая детская сказка или книга?
— «Простоквашино». Особенно глава, где Дядя Федор наелся грибов в лесу и с ним начали происходить странные вещи. Тогда я не понимала, что это все значит, и меня это все сильно пугало. Еще у нас с ним одна фамилия. И я думала, что, может, это мой предок. И «Ходячий замок», «Унесенные призраками» Миядзаки.
— Как ты относишься к турам? Легло ли тебе даются поездки?
— У меня не было ни одного тура… Тур — это моя мечта, я бы очень хотела поездить по заброшенным деревням, селам, провинциальным городам. Я нахожу в этом очень много красоты. И люди там вообще другие. Все мои друзья, кто не из Москвы, офигенные. Они по-другому относятся к деньгам, друг к другу, к городу. Мои друзья из Ярославля организовали большой музыкальный субботник, на который пришло около 500 человек, они убирали бутылки, окурки. В Москве, на районе, никто не будет этим заниматься.
Я мечтала, чтобы мне какой-нибудь хейт прилетел.
— Есть ли в планах онлайн-концерт? Был ли такой опыт? Каковы особенности?
— Раньше я очень часто практиковала лайвы в Инстаграме: это нельзя, конечно, назвать онлайн-концертами, но это нечто вроде посиделок с друзьями на кухне — распевание песен, распивание вина. Мне это не так нравится, потому что ты не видишь лиц, ты не видишь живых реакций. Для меня это менее комфортно психологически — после таких лайвов у меня колотится сердце, я потею, это очень стрессово. На живых концертах это все тоже присутствует, но там ты видишь лица, можно потрогать ручки, протянуть микрофон, чтобы кто-то спел со мной. А в Инстаграме довольствуешься комментариями. По буковкам не всегда можно определить, что человек чувствует на самом деле. Предложения на проведение онлайн-концертов были, но с продажей билетов. Мне кажется, в такие непростые времена это не очень правильно. Люди хотят послушать хорошую музыку, расслабиться и не думать о проблемах, о вирусе, о кризисе. Поэтому я думаю, что скоро вернусь к лайвам в Инстаграме. Возможно, они будут с ребятами с лейбла или с друзьями-музыкантами.
— Сейчас у многих появилось время, чтобы учиться онлайн, — а как прокачать себя в музыкальном плане? Что посмотреть, послушать?
— Важно, чтобы это была системная практика, как тренировки в зале. Сделать для себя какой-нибудь челлендж. Мы с друзьями хотели договориться делать по демке в день. Но оказалось, что это очень сложно — для меня, по крайней мере. Потому что песни рождаются не каждый день. А насиловать себя не хочется, чтобы они как-то кесаревым сечением появлялись.
Раньше я «съедала» новую музыку альбомами в день, сейчас меньше, но все равно много. Это не очень правильно, потому что в музыку нужно вслушиваться. Если вы музыкант, то ее нужно чувствовать и анализировать. И если нравится звучание или сведение, то слушать нужно несколько раз, чтобы пытаться понять, как это сделано. Все это откладывается и в дальнейшем влияет на собственное творчество. И слушать, что не нравится, чтобы понимать почему. Смотреть лайвы. Мои любимые каналы — NPR и Mahogany. Документальное кино, интервью, биографии музыкантов, читать Pitchfork, прокачивать английский. Да и просто читать важно. Поэзию, к примеру, для прокачки слова, если вы не просто инструментальную музыку пишете.
— Любишь ли ты экспериментировать со своим стилем музыки?
— Мне не очень нравится категория «стиль музыки». Я предпочитаю категорию «настроение в музыке». Потому что стилей музыки как таковых в XXI веке нет. Все слишком синтезировано. Мне нравится искать новые звучки, постучать по всему, по чему можно, и, может быть, таким опытным путем найти новый звук. Постучать по столу, по стулу, монеткой постучать по стеклу. Многие музыканты так работают, я этим очень вдохновляюсь.
Когда мир несправедлив и ты хочешь кричать об этом — петь.
— Что, по-твоему, ждет человечество — утопия, антиутопия или апокалипсис?
— Я не знаю. Я, наверное, эгоистка, потому что я вообще не думаю о том, что ждет человечество. Я думаю, что ждет меня, моих друзей. Наверное, потому что я не до конца осознала конечность жизни. Скорее всего, апокалипсис. Надеюсь, он будет после меня.
— Какое значение несут образы зеркала и отражений, которые встречаются на альбоме «Где мой дом?»?
— Зеркало изначально — это человек. Сейчас это личная категория моих людей, которые настолько близки по духу, те, с которыми мы движемся в одном направлении, — у нас похожие бэкграунд, судьба, жизненные истории, вкусы, интересы. Отличное слово, оно мне очень нравится. Само за себя все говорит. Красивое слово, особенно для названия людей. Но, видимо, в силу возраста и соответствующего максимализма в характере я склонна идеализировать людей, поэтому мои зеркала часто бьются или запотевают.
— Какая фраза из твоих песен тебе ближе всего? Или какой трек тебе ближе всего?
— Мне сложно рефлексировать по поводу своего творчества. Пожалуй, выделю две. Строчку из «Убегай от пожара»: «Ты так молода и прекрасна, в тебе так много любви». Я ее себе говорю, когда мне очень плохо и я не чувствую своей ценности. А такое бывает очень часто. Эта строчка придает мне сил. Я писала ее, обращаясь не только к людям, девчонкам, но и к себе в первую очередь. Вторая — из песни «Лучший друг»: «Если ты — море, то я постою на берегу». Просто нравится.
— Как ты себя чувствуешь перед камерой? Можно ли сказать, что ты показываешь какие-либо черты, которые обычно скрываешь?
— Я не очень комфортно себя чувствую. Ничего такого не показываю. Раньше, когда мне было лет 12–13, я хотела быть моделью и ходила по разным кастингам. Мне кажется, что чем старше мы становимся, тем больше травм получает наша самооценка и мы закрываемся. Ладно не буду обобщать, говорю про себя. Раньше мне очень нравилось фотографироваться, у меня куча фотоальбомов, сделанных мамой.
Клип, который Поля Дудка сняла сама
— Кто-нибудь в твоей семье связан с музыкой? Откуда в тебе музыкальность?
— Связан не больше, чем любой среднестатистический человек в России. Мама ходила в музыкальную школу, играла на домбре, кстати. Такой народный инструмент. Потом примерно в моем возрасте поигрывала на гитаре — ничего особенного. У дедушки крутой, мощный голос. Есть мнение в психологии, что люди начинают петь, если хотят достучаться до кого-то, высказаться. Тем более если человек начинает петь не в детстве, а в более осознанном возрасте. Я все детство молчала, была диким ребенком, а в 15 лет вырвалось, когда мир несправедлив и ты хочешь кричать об этом — петь. Потому что говорить об этом — это мало, слабо, в этом не так много силы, как в пении. И мне приходилось откапывать музыкальность. Она была, но очень глубоко. И сейчас приходится откапывать путем прослушивания большого количества музыки, просмотра лайвов, документальных фильмов, интервью крутых музыкантов и учиться чему-либо у них.
— Что самое прекрасное ты видела в жизни?
— Люди, которые пришли на мой концерт. Они подпевали. И они как будто прошли кастинг на самых красивых людей.
Над интервью работали: Леля Коханова Мария Решетникова Никита Лузан Олеся Клетчикова Александра Каменкова Александра Сидельникова Оператор видео «Интро»: Матвей Назаров
Над лайвом работали: Камеры: Дарья Павлова, Максим Дудник, Юлия Дементьева, Антон Куткин, Денис Васильев Монтаж: Юлия Дементьева
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова