Бакал

В этом году COLTA.RU решила пойти на эксперимент и пригласила к временному кураторству над разделом «Фотопроекты» молодых и талантливых представителей ведущих российских фотоинституций. Мы разделили календарный год между шестью кураторами и попросили их отобрать для публикации наиболее интересные образцы современной российской фотографии.

Приглашенные кураторы

• Катерина Зуева, Центр фотографии им. братьев Люмьер

• Надежда Шереметова, «ФотоДепартамент»

• Сергей Потеряев, «Дом Метенкова»

• Дарья Туминас, фриланс-куратор, Амстердам

• Анастасия Богомолова, блог This is a photobook

• Светлана Тэйлор, Британская высшая школа дизайна

Третий резидент: Сергей Потеряев. Документальный фотограф, куратор фотографического музея «Дом Метенкова» и фонда «Культурный транзит». Живет и работает в Екатеринбурге.

В 2013 и 2014 годах — один из кураторов фотографической образовательной лаборатории в рамках проекта «ДНК-Первоуральск».

Работает с документальной фотографией и различными практиками современного искусства.

Сергей Потеряев об Анастасии Богомоловой

Урал наступает. Все больше фотографов работает над темами, которые репрезентируют регион, рассказывая о нем на уровне чувств. Я работаю в крупной фотографической институции на Урале, цель которой в том числе — поддержка молодых авторов. Мы с коллегами стараемся держать руку на пульсе того, что происходит не только в Екатеринбурге, но и в соседних городах. Сегодня речь пойдет о Насте Богомоловой из Челябинска, которая также будет приглашенным куратором на COLTA.RU чуть позже. Но ниже пойдет речь о Насте как о художнице. Я не буду делать долгое вступление о фотографиях, автор сам прекрасно с этим справился. Специальным бонусом — документация одного из ее перформансов к этому проекту.

Анастасия Богомолова

Три ряда первоклашек. Девочки — в праздничных бантах и белых фартуках, мальчики — при галстуках. Рядом со мной на школьной фотографии — несколько ребят, чьи немецкие фамилии я потом с ошибками перенесу на обратную сторону карточки — чтобы помнить. Когда в 1990-х семьи некоторых одноклассников, чьи отцы и матери были сослуживцами моих родителей в военном городке на севере Казахстана, стали собираться в Германию, я недоумевала: почему они говорят, что возвращаются на родину? Все мое детство до собственного отъезда в Россию прошло в окружении немцев, но ни разу я не задавалась вопросом о том, как получилось так, что мы взрослели бок о бок.

Не помню, когда я впервые услышала об исправительно-трудовом лагере Бакалстроя-Челябметаллургстроя (коротко — Бакаллаге) на территории Металлургического района Челябинска, но, в сущности, с этим знанием наступило и понимание того, почему на обратной стороне моих архивных фотокарточек значились нездешние фамилии — фамилии потомков немцев, депортированных во время и после войны на Урал, в Сибирь, на Алтай, в Казахстан и Среднюю Азию, где их начиная с 1942 года собирали в трудовые колонны и отправляли в ИТЛ. В обстоятельствах военного времени такие лагеря из пунктов для осужденных превратились в места заключения свободных граждан — представителей тех наций, которые воевали на стороне гитлеровской коалиции. Итальянцы, финны, румыны, венгры, но главным образом немцы, выходцы преимущественно из Поволжья, куда их предков приглашали официальные манифесты еще при Екатерине II, были объявлены потенциальными диверсантами и шпионами.

Мобилизованные на строительство дорог, жилья и заводов, сегодня составляющих основной промышленный потенциал города, в Челябинске заключенные Бакаллага, на 86% заполненного советскими немцами, работали зачастую без проектов и смет. Дневная кормежка — 400—600 граммов хлеба, пшенная каша на воде по утрам, баланда из протухшего силоса лесной крапивы в обед и вечером, горький настой из сосновой хвои. Из одежды — фуфайка и ботинки, сшитые из старых автопокрышек. Самая легкая работа — каменный карьер, самый сложный участок — лесоповал. Любое проявление недовольства условиями содержания, даже вербальное, воспринималось как однозначно профашистское и могло грозить ответственностью вплоть до расстрела — до лета 1943 года на челябинский лагерь приходилось 58% от всех приговоренных к смерти немецких заключенных, содержавшихся в уральских ИТЛ. Умирая от истощения и болезней, заключенные обретали последний приют в немаркированных братских могилах за шлакоотвалами металлургического производства.

Спустя семьдесят с лишним лет события, связанные с Бакаллагом, не имеют практически никакого отражения в современном ландшафте города, а находившиеся на спецпоселении до 1950-х немцы-трудармейцы, подобно тысячам других репрессированных граждан, остались не только за рамками послевоенной героизации ударников тыла, но и в целом на периферии коммеморативных процессов.

Коллективная память не терпит многозначности. Ей проще и удобнее сводить события к мифическим архетипам. И травматический опыт десятков тысяч людей вынужден преодолевать как нежелание общества выслушать о нем, так и героические стереотипы социума. В Челябинске, как и во многих других местах бывших ИТЛ, разбросанных по стране, память уцелевших и память об умерших закреплена в редких формальных мемориальных объектах. Однако и они в той же степени, что преобразившиеся территории Бакаллага с еще сохранившимися кое-где постройками и очертаниями бывшего лагеря (границы трех его участков совпадают с действующими колониями), лишены той символической ауры памяти, которая указывала бы на прошлое и осмысляла его. Они являются всего лишь продолжением общего забвения. А забвение не обладает целительной силой для исторических травм.

«Четверть нормы»: документация прерванного перформанса (видео, 16:20)

4 января 2016 года, —19 °C. Каменный карьер. Металлургический район Челябинска. Время исполнения — около двух часов.

Становясь на лед, покрывавший каменный карьер, который в годы существования Бакаллага являлся одним из рабочих участков для заключенных, я рассчитывала выполнить свою собственную трудовую норму, обойдя это место по периметру и постепенно приблизившись к центру. Несколько раз проваливалась в воду, намочила ноги, порвала обувь. Выдержала только восемь кругов. Последний шла почти в носках по снегу. Под конец остановилась — и упала в сугроб. Восемь кругов. Примерно четверть нормы. По правилам лагеря за это полагалось бы не более 400 г хлеба. Пока сидела в карьере, думала: такой финал неудавшегося перформанса — это результат? Едва выбралась наверх, как на лед вышла пара рыбаков, тут же перечеркнувших своими следами все мои круги памяти, мои годичные кольца.

Сайт автора

Понравился материал? Помоги сайту!