Сцена из спектакля «Три сестры Сьюзен Кеннеди»© Judith BussСезон распался на две части — до и после начала карантина.
Главные эстетические впечатления «после»:
1. Акция «#помогиврачам», организованная БДТ имени Товстоногова и журналом «Театр.». Поскольку я не принимала в ней прямого участия, считаю себя вправе ее упомянуть. Марафон в поддержку Юлии Цветковой, устроенный Центром Вознесенского (тут я участвовала, но была одной из многих).
2. «Три сестры Сьюзен Кеннеди» — спектакль мюнхенского Kammerspiele логичнее называть именно так. Очень красивый спектакль о Карантине, который давно начался и больше уже не кончится. Смотрела его онлайн, но это тот случай, когда онлайн театру не помеха, а может, и наоборот. Хотя, конечно, вживую тоже посмотрела бы — жаль, что из-за пандемии Kammerspiele не приедет на фестиваль NET. С другой стороны, пора привыкать, что все в нашей жизни условно и дистанционно, а маска — это часть лица.
3. «Страсти по Матфею» (Гамбургская опера) и «Реквием» (фестиваль в Экс-ан-Провансе) Ромео Кастеллуччи я тоже смотрела онлайн — и часто останавливала, чтобы перевести дух. Такого уровня размышлений о том, что есть страдание, в современном театре нет. Не без спекуляции, как всегда у Кастеллуччи, — но ведь это его главный прием: я вижу, как и чем он спекулирует, но эмпатия от этого не меньше. Квинтэссенция этого была в спектакле «Метопа Парфенона», который доводил до абсурда и сам прием, и «эмпатию», — этот спектакль мне удалось посмотреть год назад на Венском фестивале (тут лучше остановлюсь, чтобы не погрузиться в реминисценции).
4. Лекция Клэр Бишоп в образовательной программе «Точки доступа» — об искусстве интервенции как попытке обратиться к публике за пределами галерей (и театров тоже). Среди множества точных определений у Клэр, кстати, было и весьма актуальное для нашей повестки замечание, которое в переводе звучит как название статьи Ленина — «детская болезнь левизны».
5. Киберспектакль «Брак» — премьера Семена Александровского в основной программе «Точки доступа» c очень хорошими работами Алены Старостиной и Ивана Николаева. Пьеса Аси Волошиной — единственный на сегодня текст, осмысляющий пандемию и привычку жить (во всех смыслах) в сети.
6. «Я из тех, кто не страдает без живого театра», — считала я до середины апреля. Пока не побывала на подпольных перформансах Всеволода Лисовского и Васи Березина («Секс как утопия» и «Эдем Эдем Эдем» соответственно) — в Фейсбуке два события были объединены общим мероприятием «Что-то, связанное с театром». В обоих было что анализировать по части эстетики. Но анализ — потом. Главное чувство после посещения: «Спасибо, Господи, за то, что меня отпустило». Врать себе, что я «проживу и без», мне больше неохота. Продолжение того же опыта — двухдневная июньская акция «Верни себе город», окончившаяся перформансом Лисовского «Дикие танцы свободных птиц», показанным среди руин завода, где когда-то делали ракеты «Протон». Итог: героем года для меня, как и в 2019-м, остается Лисовский. Пользуясь случаем, анонсирую стодневный марафон, который они с Березиным начинают в сентябре.
7. «Исследование ужаса» Бориса Павловича на «Золотой маске» — последнее, что я посмотрела перед карантином. 14 марта было уже ясно, что театры скоро закроют, но еще никто не знал, когда именно. И вот это ощущение «на краю» наслоилось на три часа настоящих (тот случай, когда актерской игры, вернее, фальши не ощущаешь вообще) бесед обэриутов, записанных в 1930-е, когда сами они приближались к краю бытия. Одно наслаивалось на другое, реальность двоилась. Ближе к финалу, когда мы ютились по стенам без масок и дистанции, а в центре под желтым абажуром поэты выясняли, кому идти за водкой, я вдруг увидела такую сцену. Два не дружащих между собою критика, один из Москвы, другой из Петербурга. Москвич встает и очень вежливо уступает место петербурженке. Она благодарит. Оба ведут себя как лорд и леди. Я протираю глаза и, словно герой «Волшебной горы» Томаса Манна, понимаю: раз уж X примирился с Y, значит, дело плохо и карантин точно неминуем. О том, что театры закрывают, я узнала через час.
Я тогда ошиблась. «Это» так не работает. Распри на карантине только расцвели. Дело не в том, что кому-то нравится, а кому-то очень не нравится «Дау». Дело в уровне дискуссии, вернее, в силе хейта. Вот, пожалуй, главный антиэстетический опыт сезона: то, до какой степени левые интеллигенты (ну или та их часть, что особенно активна в Фейсбуке) нетерпимы друг к другу. Ни о каком примирении льва, антилопы и змеи на пути к водопою речи нет. Все наоборот. И выглядит это очень уродливо.
Теперь — о событиях «до» в порядке хронологии (от сентября к февралю):
1. «Занос» Юрия Квятковского в театре «Практика» — самый точный (на сегодняшний день) перевод текстов Владимира Сорокина на язык театра.
2. Поток премьер обновленной Малой Бронной, самая громкая из которых — «Норма» Максима Диденко, а самая веселая — «Слово о полку Игореве» Кирилла Вытоптова. Обе по-своему несовершенны, но обе — на пути.
3. Два бельгийских спектакля Мило Рау: «Пять легких пьес», показанные в Москве, на «Территории», и «Репетиция. История(и) театра» — в Питере, на фестивале NET, вписанном в Театральную олимпиаду. (Олимпиада стала частью пресловутого Года театра, о котором и вспоминать не хочется, но она вышла достойной — хотя бы потому, что на ней были такие проекты.)
4. «Игрушки», проект Signa, выпущенный Артуром и Сигной Кестлер в Петербурге тоже в рамках NET. Для меня это очень серьезный опыт взаимодействия с насилием, приучающий думать о том, что: 1) любое подробное изображение насилия почти неизбежно пользуется приемами насилия (та же проблема — в проекте «Дау», где вскрыть суть тоталитаризма решили тоталитарными методами); 2) грани между перформансом и партиципаторным спектаклем сегодня больше не существует (об этом, кстати, говорила и Клэр Бишоп).
5. Многочасовой перформанс Рагнара Кьяртанссона «God», показанный в Москве фондом V-A-C и названный по-русски «Печаль победит счастье». Эта остроумная медитация доставила мне несколько минут реального «сшастя» — но в жизни «петшаль» пока побеждает.
6. «Пиноккио» в Электротеатре — дилогия Бориса Юхананова, ставшая вершиной его новопроцессуальности, вполне безжалостно осмысляющая себя и весь старый театр, построенный на том, что Карабас-Барабас бьет кукол плеткой. Но и по меркам старой процессуальности, то есть традиционного театра, «Пиноккио» — прорыв по многим параметрам.
7. «Сказка про последнего ангела» Андрея Могучего в Театре наций — главный феминистский спектакль года. Почему? Потому что помимо всех визуальных достоинств и попытки осмыслить, откуда мы пришли (в этом постановка Могучего очень близка к юханановской), один из героев, священник-самозванец, говорит: «Я подумал: а вдруг Бог — женщина?» Я тоже об этом иногда думаю.
8. «Lё Тартюф» в Театре на Таганке — Юрий Муравицкий и Галя Солодовникова дали нашей публике то, чего ей так в театре не хватает: острую, иногда на грани фола, форму. Довольно сложно устроенный спектакль рассказывает о примитивных героях, подначивая публику на столь же примитивные реакции. Любопытно, как будет смотреться этот спектакль после карантина (если он когда-нибудь кончится); впрочем, это касается и всех, что были упомянуты выше.
Главные антисобытия сезона:
1. Слезы облегчения после условного приговора фигурантам дела «Седьмой студии», смешанные с глубочайшим, неизмеримым унижением: на наших глазах судебная система страны с изощренной жестокостью издевается над ни в чем не виновными людьми.
2. Реакция нового министра культуры на призыв театрального сообщества отозвать иск по делу «Седьмой студии».
3. Семидневный перформанс «Общероссийское голосование по поправкам к конституции».
