Сцена из спектакля «С любимыми не расставайтесь»© Елена Лапина / МТЮЗСезон в целом имеет черты стертые, сильных чувств у меня он не вызвал, и даже те спектакли, которые стоят первыми в рейтинговых строках (такие, как «Гамлет | Коллаж» Робера Лепажа или «Алиса» Андрея Могучего), не кажутся мне содержательными.
Если говорить о тенденциях, то последнее время меня беспокоит то, что наши режиссеры утрачивают необходимость диалога с материалом, который ставят. Нынешнее время — вообще эпоха утраты диалога, никто не слышит другого, каждый выкрикивает что-то свое, создавая «белый шум». На общение с другим, иным, чужим нужны силы, а наши режиссеры (они же люди, как и все!) все больше и чаще воплощают только себя, свои глюки, ставят исключительно свой внутренний мир, полагая, что он достаточно богат, самодостаточен и беспределен. И быстро выхолащиваются. Ибо не Спинозы и не Канты. Все. Хотя и произносят про постдраматизм…
А на самом деле почти у каждого в чемоданчике — три-четыре отвертки-элемента-приема-умения, и с этим нехитрым багажом они приходят к новому пункту своего художественного назначения, как на ремонт труб.
Нет собеседников — не стало и драматического (пусть постдраматического) движения. Этюд оторван от смысла, в визуальных спектаклях все докладывается (вот парадокс!) словами, а главная для меня беда — театр катастрофически утрачивает сложного человека. А если и пытается создать некую сложность, то не ищет этой сложности в человеке, а складывает мозаику из внешних элементов. «Я сложный человек», — сообщает персонаж прямым текстом. «Он сложный», — комментирует автор, а в это время мультимедиа, которыми маркирован нынче каждый второй спектакль, показывают что-нибудь философическое… Скучно.
И очень мало просто умного театра, умной режиссуры.
1. «С любимыми не расставайтесь», МТЮЗ, режиссер Генриетта Яновская
Дело не только в отдельных решениях (блистательна Виктория Верберг, такой судьи еще не бывало, а я видела десятки…). Дело не в ошеломительной полифоничности спектакля, где все со всем связано в кружевные скатерти. Дело не в том, что играют одновременно про любовь и про то, что «все с ума посходивши». Дело в архисложном способе актерского существования. Актеры Яновской «выкручивают» такую внутреннюю смесь психологизма самой высокой пробы, жизни в двух временах — и абсолютной театральной эксцентрики! Вот эта смесь человеческой точности и открытой театральности, игры, вот эти кульбиты — самое дорогое для меня в театре Яновской и ее феномен. Бог бы с ними, с концепциями, — играют невероятно!
2. «Леди Макбет нашего уезда», МТЮЗ, режиссер Кама Гинкас
Не исключаю, что для Гинкаса «Леди Макбет» — логическое продолжение «Медеи», ее российская модификация, и яркая жар-птица Мценского уезда вполне может посоперничать в буйстве страсти с античной женщиной-убийцей, улетавшей в спектакле Гинкаса экзотическим бессмертным Фениксом в синее небо. И преступление в «Леди Макбет», как и в «Медее», тоже совершается ради любви к стертому Язону по имени Сергей. Но, помня о Медее, Гинкас называет свой спектакль все-таки «Леди Макбет НАШЕГО уезда»: он любит указать для непонятливых — речь про нас, он занят анализом именно отечественного, национального: и одуряющей, дохлой скуки жизни, от которой хоть на каторгу, и преступной природы витальной избыточности, которую отлично играет Елизавета Боярская.
3. «Осенний марафон. P.S.», театр «Балтийский дом» (Санкт-Петербург), режиссер Анатолий Праудин
Спектакль и эпический, и лирический (лиризм при этом соединен с очевидной эксцентрикой). Это и концепт, и почти прямая эмоция, которая так редка в спектаклях Праудина и которой не было долго. Но еще важнее приписка — «P.S.». Праудин ставит постскриптум к эпохе, которая сломала культуру и веру — сломала Греческую церковь. «Теперь так мало греков в Ленинграде, что мы сломали Греческую церковь…» Поэтические камлания Бродского, голосовым куполом накрывающие сцену в прологе, — это верх эпохи, гул сфер, который слышит филолог Бузыкин, запинающийся о кирпичи — остатки сломанного храма («Смешно не поддаваться, если ты стена, а пред тобою — разрушитель»). Это жизнь «низовая», на развалинах. Между кирпичами скачут-марафонят смешные люди и их потомки. P.S.
4. «Пигмалион», театр «Приют комедианта» (Санкт-Петербург), режиссер Григорий Дитятковский
Если Шоу писал о том, как, сотворив форму человека, Хигинс одновременно «сотворяет» и новое человеческое содержание, с которым не знает, что делать, и которое (его лучшее творение!) уходит от него (не путать с финалом мюзикла Лоу), то у Дитятковского получается история другая: сколько ни лепи из грязи — князя не выйдет и леди тоже, культуру невозможно привить неразвитой цветочнице, она грубой простолюдинкой и останется. Финальная Элиза — такая же недалекая, но уже амбициозная (что еще хуже) «одноклеточная», как и дура-цветочница из начала. Не стоит, г-н Хигинс, метать бисер. Не стоит, г-да интеллигенты, уповать на окультуривание неразвитых быдловатых низов…
5. «Жизнь за царя», Teatro di Capua (Санкт-Петербург), режиссер Джулиано ди Капуа
Театр взял материал, очевидно рифмующийся с нынешним временем социального протеста, взял документы столетней и более давности — и открыл реальные речи народовольцев средствами панк-театрализации, этаким намеком на Pussy Riot. Как девушки вопили: «Богородица, Путина прогони» — так народовольцы поют свои речи то под Высоцкого, то как цыганский романс (каждому документу — свой жанр), и это дает doc-принципу остранение, иронию и пафос одновременно. При этом собрание паяцев и экстравагантных кривляк происходит в реальном интерьере старой квартиры, за чашкой чая, под абажуром. Тексты о режиме звучат крайне современно, но герои лишены однозначной оценки, это сложный коктейль из искренности и театральщины, истовости и глупости. А в итоге — трагическая мысль о повторяемости времени, о невозможности жить так, как мы живем, о преступном режиме и фриках, желающих изменить режим. Но — фриках. Но — желающих…
