Мак Сима Мгла и странный рэп

Разговору с Максимом Семушиным, взявшим себе псевдоним Мак Сима Мгла, предшествовал долгий обмен сообщениями в мессенджере с постоянно меняющимися временем и местом встречи: студия на улице Правды, Медведково, Китай-город, снова Медведково. «Саня, я очень хочу спать, потому если можешь реактивно примчать, то поговорим, поскольку усну я надолго», — вещает из динамика смартфона уставший голос Максима. Пока я судорожно пытаюсь понять, как мне «реактивно» оказаться на другом конце Москвы, бросив текущие дела, ситуация несколько раз меняется. Наконец на третий час обозначена конкретная локация на Можайском шоссе, куда я в итоге прибываю немного заранее и устраиваюсь в кафе с чашкой американо. Через 10 минут в помещение входит Максим — высокий парень в бомбере и шапке-клобуке в компании друга, представленного как Хасан (оказавшегося на самом деле Павлом Власовым aka Satan Hussein — известным в хип-хоп-кругах битмейкером и продюсером, работавшим с Оксимироном, Гарри Топором, Obladaet и другими популярными рэперами).

«Это у тебя кофе? Можно?» — живо интересуется Максим. «Крепкий какой!» — морщится, отхлебнув. «Я с похмелюги жесткой, понимаешь», — почти извиняющимся голосом через полминуты объясняет рэпер, покупая три бутылки лимонада в том же кафе.

Накануне Макс и Satan с друзьями успели записать новый трек в студии Brilliant Media, снять клип, сгонять на Artplay, где планировали даже выступить на не названной мне вечеринке, но не срослось. «Если там выступать, то твоя репутация может немного снизиться. Ну и звук! Обычно на лофт-выставках сам знаешь, какой звук, но я предупреждал [организаторов] об этом. Приехали — звучание ужасное. Подумали и уехали», — поясняет обстоятельства бессонной ночи Семушин.

Практически сразу же вызывается такси, и мы отправляемся в студию Brilliant Media на улице Правды, где изначально наша встреча и планировалась. «Давай, пока я на движняке, поговорим по пути», — предлагает Максим.

О необычном рэпере из Кирово-Чепецка, в 14 лет начавшем терять слух, но при этом посвятившем себя музыке, впервые широко заговорили год назад после публикации на The Flow. На парня обратили внимание коллеги по жанру — респекты высказали the Chemodan Clan, May Wave$ и Oxxxymiron, увидевший в нем «что-то новое, инопланетное». Музыкальные издания нарекли Максима «одним из главных фрешменов года». Сам же рэпер пообещал не тянуть с выходом дебютного альбома и c первыми в карьере концертами. Обещание сдержал — после нескольких ЕР, объединенных общим названием «Мглава», и микстейпа «Психапокалипсис» музыкант начал 2019 год одним из самых мрачных и самобытных за последнее время релизов в русском рэпе. «Черная заря» — это 11 диковатых треков о внутренних демонах, потаенных страхах и тотальном холоде, исполненных в эмоциональной, дерганой манере.

«Не знаю, почему это мрачный альбом, — рассуждает Максим о реакции на «Черную зарю», — по мне, так там есть и веселые песни. Хотя, может, эти веселые песни звучат по-мрачному. Цели такой не было — типа “я запишу самый мрачный альбом”, просто так сложилась ситуация, и все было в одном моменте. Записал [альбом] довольно быстро, зато сводили долго». Биты, да и всю музыку рэперу делает загадочный продюсер PLSR13, пожелавший остаться неизвестным. «Не то чтобы я хотел прийти к какому-то русскому звучанию; там много гитары, и в этот момент мне стало это близко. Сейчас такой материал я уже не пишу». Под «русским звучанием» Максим имеет в виду разнокалиберную русскую рок-музыку 80-х в диапазоне от «Альянса» до «ДДТ». «Конечно, настроение другое, и время было другое, но типа такого [как нынешнее]. Надо было [добавить] именно такое звучание в такой альбом. Но такого больше не будет. Это не то чтобы эксперимент, просто есть над чем работать, и есть определенное видение по звуку и по мысли. А если альбом сам мрачный, то почему бы и нет? Еще весь год впереди», — подытоживает рэпер.

Недавно Мак Сима Мгла отыграл свой первый концерт, причем не в Питере, где он на данный момент проживает, и не в Москве, а в Минске. «Неожиданно очень хорошо все прошло. Там люди в зале начали мои треки читать. “Жуть/Котел” все наизусть знали. Я не ожидал — думал, что по звучанию будет что-то не слышно, но было все нормально. Я исполнял немного, всего пять треков, но публике понравилось». «И по звуку я вообще в первый раз слышал свои песни, — заметно оживляется Максим, — без слухового аппарата выступал, и все было слышно из мониторов отлично».

На замечание о переборе с автотюном Максим заводится: «Там не автотюн, там гитарные усилители и усилители на моем голосе. Это звучит как автотюн, но это не автотюн. Где-то ноты подняты. Если хочешь послушать, как кто-то попадает в ноты, — посмотри музыкальный канал. А я не попадаю, потому что я эмоционально люблю все делать. Я слушаю человека, когда он со мной разговаривает и не подстраивается. Если он пьяный сидит напротив меня и поет, не попадая в ноты, но звучит красиво — такая штука мне нравится. Может быть, это когда-нибудь будет следующим шагом в музыкальной индустрии — на хрен все ноты. Если есть голос и определенные слова, которым не нужны ноты и книги. Для меня все это — вчерашний день. Я не умею петь, я не знаю, что такое ноты. Красивое для меня, например, — это как Витас поет. Он попадал в ноты. Я любил слушать Витаса, это настоящий трэшмен».

На хрен все ноты.

«Я просто понимаю, что стране, которая просидела на автотюне 10 лет, трудно принять такой звук, — рассуждает дальше рэпер. — Если люди пришли со звучания любого артиста и включили это, то этот звук их оттолкнет. Но потом они будут [артиста] переслушивать. Потом еще раз и еще. И потом это становится для них чем-то [крутым]. Но это не было задачей, просто так было. Все это [сделано] на эмоциях, и альбом можно было бы назвать “Эмоциональный взрыв”».

Максим Семушин родился и вырос в Кирово-Чепецке, промышленном городе в Кировской области населением в 72 тысячи человек. «Это такой балабановский русский Чикаго. Как в любой провинции, есть соблазн очень много пить. Через день. Чтобы избежать этого соблазна, тебе что-то нужно делать. Везет тому, у кого есть какие-то идеи — что-то создавать, что-то писать. Тогда дни не кажутся одинаковыми. Наверное, все, что я пишу сейчас, посвящается 883361 (телефонный код города, вытатуированный на груди артиста. — Ред.). Все, что я произношу в микрофон, — это все через его [города] воздух. Я чувствую это. Я благодарен, что я не потерял эту нить к родине, родному месту. Я очень люблю свой город. Даже несмотря на то, что не всегда чувствовал себя своим. Когда я туда приезжаю, я каждый раз испытываю это теплое чувство. Несмотря на разруху, отклеивающиеся обои, самый хреновый в России асфальт — но ты едешь по этой убитой дороге и едешь домой, чтобы увидеть глаза своих близких. Это и есть ощущение дома».

Отец Максима в юности играл на барабанах в местной группе, и, по легенде, его даже Борис Гребенщиков звал в «Аквариум», но тот почему-то не согласился. Сейчас он — водитель, но любовь к русскому року пронес через годы и подсадил на него сына. Мать — хореограф и воспитатель, а также швея. Это она за полчаса пошила платье для девушки из клипа «Черная заря» («Я просто люблю делать все спонтанно: я вижу образ, купил ткань — и все. Надо, чтобы платье было как мешок»), а также костюм привидения, в котором рэпер планирует выступать, «когда придет время».

Реакцией родителей на свои песни Семушин не интересуется. «Кто-то им показывал иногда — говорят, мрачновато. Мама говорит: “Мрачно. Ты же веселый пацан”. А я в жизни веселый. Какого-то взрыва нет. Они же старой школы — им надо увидеть меня в телике. Если ты не в телике, то занимаешься ерундой».

В последнее время Максим живет в Санкт-Петербурге, поскольку заниматься музыкой там проще, чем в родном городе. «Мне друзья говорили: “Б**, вали отсюда. Ты должен себя найти”. Кто-то и правда нашел себя там, и это прекрасно». Рэпер подумывает о переезде в Москву, об этом же мне говорит чуть позже и Satan Hussein: «Надо Максу в Москву. Здесь вся основная движуха». Сам музыкант считает, что пока «своей точки не нашел», и не понимает тех, кто переезжает из провинции в мегаполисы, не имея конкретной цели. «Многие люди, которые приехали в большой город, просто хотели большой город, а это неправильно. Теперь они просто живут по статистике — в тех же смыслах, что и в Кирово-Чепецке. Но для них важен большой город, люди и так далее. Я не очень понимаю это передвижение — приехать ради торгового центра. Если ты внутри как на льду, то везде будешь как на льду».

Странных артистов будет больше.

В 14 лет Максим как-то проснулся посреди ночи от «белого шума». Он пошел посмотреть, не включен ли телевизор. Оказалось — дело не в телевизоре. Этот шум звучал в голове. «Оно просто появилось, как внутренний прыщ, который не выдавить». С годами все только ухудшалось — слух постепенно уходит, и возможен сценарий, что уйдет насовсем. «Может, без этого недуга я был бы другим и все считали бы меня обычным чуваком. Дело не в выпендреже — просто это есть, как сломанная нога. Повлияло ли это на мою музыку или нет — не знаю», — говорит Максим. Приклеившийся с легкой руки журналистов ярлык «глухой рэпер» ему порядком надоел. «Это СМИ обращают на это столько внимания, что на всю жизнь хватит. Я вот не обращаю внимания. Что тут такого? Люди разные, у каждого свое. А так все хорошо. Мы с тобой же нормально разговариваем».

Читать рэп Семушин начал в школе. Он тусовался со старейшей кирово-чепецкой рэп-формацией New Bronx, выступал с ними на школьных праздниках. Тогда все подражали западным исполнителям, поскольку из отечественной музыки мало что вдохновляло да и в провинцию актуальная музыка доходит с опозданием. Уже тогда Макс уяснил, что в творчестве является движущей силой. «Бит может быть прямым, но интонация, структура слова дает возможность полета. Вряд ли я серьезный текстовик, скорее, это [тексты песен] такой эмоциональный бзик. Я на эмоциях творю — и, если эту эмоцию услышал человек, надеюсь, я разбудил в нем то, что он в себе похоронил. В рэпе мало сильной эмоции. В последние годы эта возможность появилась — пришли новые исполнители из провинциальных городов, которым есть что сказать большому городу, что-то свое маленькое».

В нынешней рэп-тусовке Мак Сима Мгла ощущает себя аутсайдером. «Они [рэперы и слушатели] не могут это принять — это “другое” нельзя снять и так далее. Это формируется тобой как человеком как в музыке, так и в жизни. А то, что кто-то обычный, а кто-то необычный, — это их жизнь. Если кто-то начинает делать это специально, то это будет видно, и его не примут. А я это делаю не специально, просто мое видение такое. Мне кажется, сейчас такое время, что странных артистов будет больше. Я имею в виду образ мысли, подачу музыки и видеоклипов — их все больше. Тот же Хаски, тот же Скриптонит, “Масло черного тмина” — это вроде одиночки, которые постоянно в своей голове. Им не нужна эта рэп-тусовка. Они просто творят свою историю, и все по-разному. А тусовка — это вообще не самое главное. Для меня твоя лучшая тусовка — это ты сам».

По мнению Мак Сима Мгла, в русском рэпе (да и вообще в поп-музыке) слишком много «псевдоартистов». Максим уходит от конкретики, но охотно называет тех, кому он верит: это уже упомянутые Хаски, Скриптонит и Оксимирон, а также Земфира, Монеточка и Алла Пугачева. С Примадонной рэпер с радостью сделал бы фит: «Мне кажется, ей есть что сказать. Она много чего повидала, походила по миру после триумфа. Если она сейчас вернется с правильной подачей, то разорвет всех. Только с ней должны работать музыканты не “старой гвардии”, потому что сейчас эта музыка не сработает. Ей надо продолжить с молодым разумом — чтобы ее продюсировал молодой музыкант».

Вот Балабанов — это Россия.

В этом году рэп-музыка сделает крен в сторону рока, убежден Семушин. «Ожидай, что в этом году будет много перестроений к рок-звучанию. Смогут ли они [рэперы] это сделать, я не знаю. Но если ты — чувак, который бэнгеры записывал, а сейчас хочешь серьезную лирику выдать, то тебе вряд ли поверят. Ты делаешь это звучание ради звучания. Мне кажется, тот же Хаски выпустит альбом на роке — ему пофиг на рэп. Потом еще выстрелит какое-то громкое имя и будет так же, с гитарами. Сейчас какая-то перестройка сознания к странности. Это должно появиться, и это будет. Посмотри на Запад — все белые рэперы в топах».

«Какой вообще трэп, когда такой холод и снег за окном», — распаляется Максим. «Вот [Алексей] Балабанов — это Россия. Это русский звук, и потом Запад будет брать это от России, а не мы от них, — возвращается к «утерянному» русскому звучанию рэпер-меломан. — Нам нужно это звучание, но в новой оболочке — с новым голосом и мыслями о нашем времени. Но и тут много слоев делать не надо. Если сейчас все начнут [это] делать, то и это быстро надоест».

Такси привозит нас на улицу Правды, и мы вылезаем из авто с намерением продолжить разговор в студии. Но такой возможности не представляется — в студии слишком много людей. Где-то с полчаса все болтают о всякой всячине и пьют чай с конфетами, коих Макс выудил из рюкзака целый ворох. Приходит время прощаться. Максим вызывается меня проводить и уже на улице, куря очередную сигарету, говорит, что устал от внимания к себе и после интервью COLTA.RU на время замолчит. Напоследок я интересуюсь, чем бы он занялся, если бы в свое время не увлекся рэпом.

— Я бы стал дальнобойщиком, — не раздумывая, отвечает Семушин. — Представляешь, едешь сам по себе: дорога, музыка, свобода — и ты просто едешь. И ничего больше не надо.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!